Сын вождя

Нэйса Соот'Хэссе

А вечером, возвращаясь вместе с остальными в помещения для рабов, Кадан заметил силуэт Льефа, стоявшего в тени мельницы и наблюдавшего за ним.

Кадана пробрала дрожь. Тело вытянулось струной — так хотелось ему туда, чтобы снова утонуть в горячих объятьях северянина, как это случилось совсем недавно. Но он не решился — просто смотрел издалека, так же, как Льеф смотрел на него.

Так же повторилось на второй и на третий день, пока однажды, засмотревшись на своего-не своего господина, Кадан не воткнулся носом в одного из работавших

на сборе репы мужчин.

— Смотри куда прешь, — огрызнулся тот, а обернувшись и обнаружив перед собой Кадана, который хоть и был достаточно высок, но в плечах оказался раза в полтора уже его, добавил с усмешкой: — А. Это же наш женоподобный галл.

Кадан не знал, насколько оскорбительными у викингов считаются подобные слова, но все-таки оказался уязвлен.

Ссориться со здоровяком было бы глупо, потому он сказал лишь:

— Сожалею. Трудно было не заметить твой живот.

Здоровяк мгновенно рассвирепел.

Кадан уже не видел, как стоит и хмурится, наблюдая за происходящим Льеф. Как сжимает кулаки и бледнеет от злости, глядя, как здоровяк приподнимает Кадана за ворот льняной рубахи, чтобы выдохнуть в самое лицо:

— Тебе что-то не нравится, кобыленыш?

Кадан видел только, как нож Льефа полоснул по запястью раба, оставляя багровую полосу, как сборщик закричал от боли и отступил назад.

Льеф тоже был уже в плечах, чем здоровяк. Но в глазах его стоял хищный блеск, от которого по позвоночнику Кадана пробежала дрожь.

— Хочешь, чтобы я убил тебя, Сайпфер?

Губы раба скривились, но он все же произнес:

— Простите… — господин… — и не переставая сжимать поврежденную руку, склонил голову.

— В следующий раз в моей руке будет меч, а не нож. Передай это всем.

— Да, господин…

— Вон.

Сайпфер торопливо скрылся за дверью скотного двора, а Льеф остался стоять неподвижно, только теперь смотрел он на Кадана. И Кадан тоже смотрел на него.

Ему казалось, что еще секунда — и Льеф обнимет его, прижмет к себе, как это было несколько ночей назад. Но время шло, а между ними стояла неподвижная тишина.

— Льеф… — прошептал Кадан внезапно охрипшим голосом, но как продолжить — не знал.

Он видел, как проскользнул по горлу северянина кадык, но тот заговорил не сразу.

— Приходи завтра после ужина к реке.

Кадан кивнул.

Льеф молниеносно наклонился к нему и шепнул в самое ухо:

— Я жалею, что не взял тебя.

В животе Кадана вспыхнул пожар — и тут же погас.

А в следующую секунду Льеф уже отшатнулся от него и двинулся прочь.

Льеф не знал, придет к нему галл или нет.

Он в самом деле жалел — что упустил единственную возможность, которую теперь отобрал у него отец. Он мог убить раба, работавшего в поле — конечно, эрл отругал бы его, но не более того. Но он не мог взять галла теперь, при всех. И не мог зайти за ним на скотный двор — потому что уже к утру об этом говорили бы все.

Оставалось ждать, когда появится

возможность застать Кадана одного — но откуда бы ей взяться, когда тот ел, работал и спал вместе с другими рабами.

Льефа постепенно охватывала нестерпимая, тягучая обида и злость. Бесцельная, она заполняла его до краев, потому что Льеф не мог получить то, чего хотел.

Теперь, когда он утратил власть над собственным рабом, отдав его семье, ему оставалось только ждать, что галл сам придет к нему — а Льеф отлично понимал, что у того нет ни малейших причин делать подобную глупость.

Льеф не спал всю ночь, пытаясь представить, что произойдет, когда следующим вечером он отправится к реке, но как ни старался — не мог.

В голове его мелькали контуры стройных бедер Кадана, которого он прижимал к земле. В которого входил как в девушку, заставляя стонать от боли и признавать его, Льефа, господство — и тут же, представив исполненные боли и страха глаза, прогонял видение прочь. Чтобы уже через секунду, перевернувшись на другой бок, представить, как нежно целует его — контур безбородого лица, маленькую выемку под подбородком и мечущийся кадык. Сухие губы, которые казались такими нежными, когда Льеф увидел Кадана в первый раз.

Льеф тут же ругал себя за глупость и начинал рисовать сновидение сызнова, но так и не смог угадать, что произойдет.

Он пришел к реке сразу, как только смог. Журчала вода в ручье, еще не затянувшемся льдом. На берегу стояла тишина, и никого не видать на много миль вокруг, а сам берег от полей и пахотных земель отгораживал небольшой холм.

Какое-то время Льеф стоял в одиночестве и смотрел на воду, чувствуя, как поднимаются в сердце обида и злость от мысли, что Кадан не пришел.

Кадан, приблизившись к реке, замер, рассматривая плечистый крепкий силуэт. Льеф не был самым крупным викингом из тех, кого он видел здесь, и все же напоминал молодой дуб, прочно укоренившийся в земле.

Кадан не знал, как начать разговор и потому просто стоял в отдалении и молчал.

Он упустил момент, когда Льеф повернулся к нему лицом, а когда встретился взглядом со взглядом голубых северных глаз — ноги сами бросили его вперед. Он рухнул на грудь северянина и уткнулся носом ему в плечо — а в следующий миг Льеф уже прижимал его к себе, как Кадан видел только во сне.

Кадан испустил рваный вздох и плотнее зарылся носом в меховой плащ, пахнущий свежеубитым зверем и дубленой шкурой.

— Льеф… — прошептал он.

Льеф стоял, вдыхая запах его волос — изменившийся, потерявший свою прелесть, но все равно родной. И чувствовал, как напряженный член Кадана упирается ему в бедро.

Он не мог поверить в то, что Кадан тоже хочет его — но иначе быть не могло.

"Все это не вовремя", — подумал он.

Не выпуская Кадана из объятий, Льеф огляделся по сторонам. Кругом не было людей, но еще не стемнело, и вдалеке уже звучал первый тоскливый женский напев.