Сын зари
Шрифт:
Он хотел сказать, что «я отсюда не выйду», но осекся, вспомнив, что Сын зари не может позволить себе испытывать страх, а что такое неуверенность и пессимизм, ему вовсе не положено знать.
— Мне страшно. — Тимоха поглядел умоляюще, вид у него был жалкий.
— Не бойся, — Кирилл погладил пацана по голове. — Повторяй за мной: страх убивает разум, страх — это малая смерть, несущая забвение. Я смотрю в лицо моему страху и дам ему пройти сквозь меня. И когда он пройдет сквозь меня, я обернусь и посмотрю на тропу
Губы мальчишки задвигались, он зашептал те же самые слова:
— Там, где прошел страх, не осталось ничего, там, где прошел страх, останусь только я.
— Это что такое? — спросил Антон Семенович.
— Называется «Литания против страха», — ответил Кирилл, вспоминая книгу, из которой это вычитал.
Он отлично представлял, как она выглядела: в темной «слепой» обложке, изданная еще в конце прошлого века, со штампом библиотеки детского дома внутри. Но ни имени автора, ни названия в памяти не задержалось.
— Литания против страха, — повторил Тимоха. — А ведь помогает.
Послышались шаги, по потолку побежали алые отсветы. Из-за угла появился охранник — невысокий, но очень плечистый, с факелом в руке и пистолетом в кобуре на поясе.
— Чэго вы тут? — спросил он с кавказским акцентом, помахивая резиновой дубинкой. — Тиха! Нэ шумэт!
— Как скажешь, начальник, — кивнул Кирилл, усаживаясь на пол спиной к стенке.
Ночь выдалась нерадостной, тело ныло от побоев, и нужно хоть сколько-нибудь поспать, чтобы достойно встретиться лицом к лицу с майором Дериевым. Кирилл услышал, как удаляющийся охранник мурлычет себе под нос, уловил, что Тимоха устраивается рядом… А затем провалился в темноту.
Пробуждение оказалось на редкость болезненным — синяки точно увеличились да еще и обзавелись отпрысками. Пошевелившись, Кирилл охнул и поспешно вытащил из-под себя руку, которую безжалостно отлежал.
Мальчишка спал, подложив под щеку ладонь, Григорий зевал и потягивался, протирая глаза, в углу похрапывал Антон Семенович. В «тюрьму», устроенную под бывшим универсамом, откуда-то проникал рассеянный свет — судя по нему, снаружи наступил день.
— Это, доброе утро, — сказал Григорий. — Что дальше? Поесть дадут? Или попить?
— Сначала начальству покажут, — ответил Кирилл. — Куда тут оправляться положено, прямо на пол?
Он ждал, что на разговор явится охранник, тот, что показывался ночью, или другой, но никто не пришел. То ли отважный боец-цивилизатор уснул на посту, то ли решил не мотаться лишний раз по пустякам.
Прошло около получаса, и из-за угла прилетел тяжелый грохот отпираемого замка.
— Что? — встрепенулся задремавший Григорий.
Кирилл говорить ничего не стал — для него все казалось очевидным.
Послышались голоса, шум шагов, и к их «камере» выбралась настоящая делегация. Перед решеткой, но по бокам, чтобы не загораживать узников, встали двое бойцов с автоматами, а между ними, чуть подальше, расположился майор, а с ним — Василич, еще один мужик средних лет в камуфляже, сидевшем на нем мешком, и дородный батюшка с седоватой бородой.
Продравший глаза Антон Семенович, увидев его, удивленно хмыкнул.
— Ну что, самозваный Сын зари, — сказал Дериев, не тратя время на приветствия. — Солнце взошло, и чем помог тебе рассвет?
Кирилл улыбнулся и встал — в такой момент очень важно показать, что разговор идет на равных, что он избит, лишен свободы, но не унижен, не склонил голову перед силой. У беседы есть свидетели, и пусть вояки делают каменные морды, уши у них торчат, и потом они будут трепаться, как вел себя «пророк».
— Солнце еще не зашло, — проговорил он. — Что, починили загоревшуюся крышу?
Майор дернулся, а Кирилл, не давая ему опомниться, сделал шаг вперед, и произнес:
— Уже и секира при корне дерев лежит: всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь.
— Браво, — сказал батюшка. — От Матфея Святое Евангелие, глава три, стих десять. Слова добрые, только…
— Тихо! Я не давал права говорить! — одернул его Дериев. — Выведите этого сюда!
Из-за спины Василича выбрался давешний охранник с дубинкой, загремел ключами. Здоровяки с автоматами шагнули в «камеру», потащили Кирилла наружу. Он не стал сопротивляться.
— Думаешь, что очень умный? — тихо и вроде бы спокойно поинтересовался майор, но в темных глазах его бушевала ненависть. — Думай на здоровье, это я тебе не запрещаю. Поучите его, вот так-то.
Стоявший справа боец коротко ударил Кирилла в бок, прямо по печени. Неожиданно острая боль вынудила его опуститься на колени, и удар второго, нацеленный в солнечное сплетение, пришелся в подбородок.
«Только бы не потерять сознание, только бы не потерять», — думал Кирилл.
Он услышал жалостливый всхлип Тимохи, и этот звук странным образом придал сил. Кирилл вскинул голову и посмотрел прямо в лицо Дериеву.
— Вы можете делать, что угодно, но Иисус сказал: я бросил огонь в мир, и вот я охраняю его, пока он не запылает.
Краем глаза он заметил, как нахмурился священник, пытаясь вспомнить, откуда цитата. Напрасная попытка — «Евангелие от Фомы» в семинарии не изучают.
— Я призываю остановить это издевательство! — воскликнул батюшка, но Дериев только посмотрел в его сторону, и обладатель седой бороды осекся.
— Здесь я решаю, чему быть, а чему не быть, — сказал майор. — Займемся остальными. Так, тут что?
Вопрос относился к прочим пленникам.
Кирилла бросили обратно в «камеру», а наружу выволокли задрожавшего Григория. Тот от страха так ошалел, что не смог ответить ни на один вопрос, и рассерженный майор определил: «в ассенизаторы его».