Сын земли чужой: Пленённый чужой страной, Большая игра

Олдридж Джеймс

Он снова заулыбался.

— Да нет, не таким уже необычным, миссис Ройс. Понимаете, они, наверно, заметили с самолета что-то странное. Вот что нас беспокоит…

— А меня беспокоит судьба моего мужа! — напомнила она ему. — Что с ним случилось?

— Да и мы беспокоимся за него, миссис Ройс. Но ведь в конце концов дело не только в нем.

— А меня все остальное не касается!

— Как бы там ни было, — перебил он Джо, торопясь загладить оплошность и успокоить собеседницу, — американцы решили, как только погода станет получше, послать на поиски самолет.

Вот о чем я и хотел вам сообщить.

Эти учтивые, неторопливо произнесенные слова отозвались в душе Джо целым вихрем мыслей и чувств. Ее словно обожгло: она наконец поняла, что он хочет вселить в нее надежду.

— Послать самолет? Куда? Значит, они выяснили, где он?

— Да нет же, нет! В том-то и вопрос, — пояснил Мур. По своей благовоспитанной ограниченности он рассчитывал, что постепенно убедит ее не питать слишком больших надежд. — Зимой в Арктике трудно вести поиски. В это время года метеорологические условия неблагоприятны, видимости почти никакой. Но в Туле я установил еще одно примечательное обстоятельство. Ни спасательного снаряжения, ни парашютов среди обломков «дакоты» обнаружено не было. Вот это действительно наводит на размышления…

Джо едва удержалась, чтобы не накинуться на него.

— Наводит на размышления… — с трудом сдерживаясь, проговорила она. — На какие размышления?

— Может быть, он выпрыгнул с парашютом.

— На лед?

— Не исключено, что и на лед! Впрочем, я не хочу вас обнадеживать. Все это только догадки. С какой стати ему было прыгать? — Мур как-то неопределенно мотнул головой. — Это нам неизвестно, и это нам предстоит узнать.

— Если его не было среди обломков самолета, где-10 он должен же быть?!

— Может быть, он сейчас где-нибудь во льдах, — предположил Мур. — Но это очень маловероятно, миссис Ройс. Больше я вам ничего сказать не могу. И все-таки мы пошлем на поиски самолет.

Она сидела, глядя в огонь, уже не обращая внимания на подполковника, и спрашивала себя: неужели Руперта нет больше в живых? Как это может быть?

Если он погиб — а она, кажется, начинает в это верить, — все становится неразрешимым; нет, куда легче было считать его живым. И зачем только он отправился в Арктику? Зачем он подгонял жизнь под свои идиотские правила? Зачем ему нужны были все эти фантазии: трудиться, приносить людям пользу? Разве мало пользы просто в том, что живешь?

Мур был огорчен тем, что расстроил Джо, но он знал: ей будет тяжелее, если он сейчас начнет выражать сочувствие ее горю, и поспешил уйти, пока ей не изменило самообладание, пока у нее не задрожали губы и не заблестели от слез глаза.

Глава седьмая

Ветер утих; долгая, вязкая тишина заполнила их убежище, на потолке собиралась влага, капли негромко барабанили по полу.

— Фонарь снова потух, — сказал Водопьянов, когда Руперт проснулся. Он объяснил, что не мог дотянуться до керосинового бака и налить фонарь.

Мерцал подслеповатый огонек примуса, каким-то чудом разожженного Алексеем.

Руперт с трудом, как будто из глубокого темного колодца, выкарабкался из сна. Он проспал двое суток.

— Только бы опять не заснуть, — устало сказал он в холодную темноту. Сначала он подумал, что угорел, но потом сообразил, что для этого в кабине слишком дует — в наветренной стороне много мелких дыр и щелей. Тогда он решил, что, вероятно, схватил воспаление легких, потому что каждое движение требовало от него неимоверных усилий и при каждом вздохе к горлу подкатывала тошнота.

— Не спите, держитесь, — послышался в тишине, среди желтой тьмы голос Водопьянова. — Ведь вам не так плохо, Руперт! Вам лучше? — громко подбадривал он.

Руперта клонило ко сну, ему снова хотелось провалиться в пустоту, в темный, холодный, глухой мир, из которого он только что выбрался. Он видел Водопьянова — смутную, уродливую тень, а под ней — неуклюжие очертания койки. Он представил себе все это со стороны и горько усмехнулся: два человека замурованы в тесной и одновременно огромной вселенной своей конуры, а снаружи, за тонкой металлической стенкой простирается застывший мир, и всего б каких-нибудь ста шагах от них — небытие, предвечное ничто, сто шагов — и они навсегда исчезнут в тихо стонущей беспросветной ночи, в дымно-сером снежном просторе, уходящем к далекому, безжизненному горизонту.

— Вам надо встать, — понукал его Водопьянов.

— Да, я знаю, — пробормотал он беспомощно.

Мысль, что ему придется вылезти из своего грязного, но теплого мешка, привела его в ужас. Чудом будет, если ему вообще удастся встать. Нет, надо все-таки одеться, принести снегу, наполнить керосином фонарь и примус.

Прошла минута, другая.

— Вы должны встать, — не отступался Водопьянов. — Давайте, Руперт. Поднимайтесь, ну! Нехорошо, что вы лежите.

Руперт встал. Его злили настойчивые уговоры русского.

— Ладно, ладно, — сказал он с досадой.

— Вот так-то лучше, — одобрил Водопьянов.

Руперт вылез из мешка, надел полуистлевшее белье, рубашку, куртку, носки; он чувствовал себя совершенно разбитым. Потом он заправил примус и фонарь, зажег фонарь, взял жестянку, в которой растапливал снег, и вышел в заваленный тоннель. Ноги его не держали, и он сел.

— Руперт!

— Да замолчите, черт вас дери! — крикнул он в ответ.

— Встаньте! — свирепо заорал Водопьянов. — Не сидите там. Эй! Ройс, вставайте! Вставайте, слышите вы?!

В его голосе не было страха, он звучал властно, и Ройс знал: русский хочет его спасти. Он прирожденный спаситель, этот русский, — Ройса рассмешила эта идиотская ситуация.

Он попробовал воткнуть лопату в снежную стену тамбура, но снег смерзся. Он ударил в другом месте — стена не поддавалась. Он слишком ослаб. Снова и снова пытался он отковырнуть хоть немного снега для питья, но снег слежался, затвердел; у Ройса пропала охота смеяться. Он всхлипывал от изнеможения, тщетно силясь всадить лопату в стену, и в конце концов наткнулся на мягкий снег — там, где раньше была дыра.