Сын Зевса. В глуби веков
Шрифт:
— Продолжим завтра.
Ему стало страшно. Он снова почувствовал себя больным.
Флот Неарха стоял на Евфрате готовый к отплытию. Он должен был выступить раньше, чем сухопутное войско. Снова в неизвестный путь, снова неизвестные земли, страны, народы… Новые страдания и лишения. Но кто, испугавшись их, откажется от громкой славы пройти вокруг неведомых берегов Аравии?
Уже назначен и день отплытия. Царь всегда перед походом старался умилостивить богов. Нынче он приносил обильные жертвы и Зевсу, и Посейдону, и всем богам, отвращающим несчастье. А кроме того, принес жертву Счастливому успеху — так посоветовали ему жрецы. Жертвенное мясо понесли в лагерь по лохам, по сотням. В лагере начался пир — и мяса, и вина было достаточно.
Вечером и Александр созвал к себе друзей. Он давал прощальный пир Неарху.
Было весело, оживленно. Вспоминали прошлые походы, предугадывали события похода предстоящего. Больше всего было разговоров об Аравии.
— Я слышал, что арабы чтут только двух богов, — сказал Александр нетвердым голосом: он уже сильно захмелел, хотя выпил немного, — небо и Диониса. Что они чтут небо — это понятно. Небо светит нам лунною ночью, на небе находится солнце, которое не только светит нам, но и согревает землю. А что касается Диониса, то я совершил не меньшие подвиги, чем он!
Друзья переглянулись — царь опять начал хвастаться. И не трогал бы он Диониса, на свою беду!
— И поэтому, — продолжал Александр, — я достоин того, чтобы и меня арабы чтили как бога. Я буду у них третьим богом — и это будет вполне справедливо!
— Вполне справедливо, царь, — подтвердил преданный ему Певкест, — если признать богом Диониса, то почему не признать богом сына Зевса?
Персы, бывшие среди этеров царя, горячо поддержали сатрапа Персии Певкеста. Но македоняне молчали.
— Так и будет, — сказал Александр, — я завоюю Аравию. Но я не буду навязывать арабам свою волю. Пусть они управляются сами, по своим законам. Так же, как инды. Но царство их уже будет моим царством!
— Ты, царь, диктуешь законы арабам, как будто Аравия уже в твоих руках! — сказал Неарх, засмеявшись.
— Конечно, Аравия в моих руках, — ответил Александр, — если ты, Неарх, уже направляешь туда корабли! Иди, иди, захватывай море. А я выйду на кораблях следом. Если я взял столько стран, почему же я не возьму Аравию?
Было уже за полночь. Александр вдруг замолчал.
— Болит голова… — тихо, словно самому себе, сказал он. — Опять болит голова… — Александр встал. — Простите, друзья, я пойду и лягу.
Телохранители последовали за ним. Но в зал вошел фессалиец Мидий, один из друзей Александра.
— О царь! — удивился он. — Неужели ты идешь спать? А я пришел за тобой. У меня собрались хорошие люди и столы накрыты. Я очень прошу тебя — почти нас своим присутствием, выпей с нами вина!
Александр любил Мидия: этот человек, вместе с фессалийскими войсками, много помогал ему в его завоеваниях. Александру хотелось лечь, он чувствовал, что силы покидают его. Но Мидий так просил… И по лицам друзей, стоявших кругом, он видел, что им тоже очень хочется пойти к Мидию. И он согласился.
Пирушка была веселой. Царь и сам развеселился, тоска словно растаяла, и голова перестала болеть.
Во дворец он вернулся на рассвете. Ему было нехорошо. Все тело полыхало жаром.
Он выкупался в прохладном водоеме. Нехотя поел. Но когда лег, жар снова охватил его. Начала бить лихорадка.
Он уснул тяжким сном. Он снова шел в пустыне Гедросии, увязая в раскаленном песке; он снова томился смертельной жаждой, и губы у него засыхали и трескались… Проснувшись, он едва поверил себе, что лежит во дворце, в прохладной спальне, и что амфоры с водой и вином стоят на столе — много воды, много вина…
Александр хотел встать, чтобы принести жертву, которую приносил ежедневно. Но голова закружилась, и он снова упал на подушки. Слуги увидели, что он болен. Попросили разрешить им позвать врачей. Александр не позволил:
— Ничего. Это пройдет. Я просто устал. Отнесите меня к алтарю.
Его прямо на ложе отнесли к алтарю, на котором приносили жертвы богам. Он встал, положил на алтарь мясо… С помощью слуг добрался до большого тронного зала и лег — здесь легче дышалось. Обеспокоенные этеры царя, его военачальники толпились в соседних покоях. Посылали к царю врачей — он гнал их. Он не болен. Он просто устал.
Но Александр был уже тяжело болен. Он лежал неподвижно до самых сумерек, еле прикоснувшись к еде. Туман заволакивал его сознание. Снова возвращался и мучил его нестерпимым жаром кошмар пустыни. Воин подносил ему воду в шлеме; он хотел пить, язык прикипел к гортани… Но он выливал эту воду в песок. Красная, раскаленная пыль душила его. В сумерки Александр открыл глаза. Сад дышал весенней прохладой, полной запаха цветущих деревьев. Он приказал позвать военачальников.
Испуганные, встревоженные, стараясь прятать свою тревогу, они собрались к его ложу.
— Выслушайте мои распоряжения, — сказал царь голосом слабым, но непреклонным, — готовьте войско к походу. Сухопутные войска выступят через четыре дня. Флот, с которым пойду и я, отплывет через пять дней.
Движением руки он отпустил их. Они вышли безмолвные, омраченные.
— Надо врачей… — уже выйдя из зала, шепотом переговаривались они.
— Как пришлешь врачей? Он гонит их.
Врачи находились тут же, во дворце. На все вопросы телохранителей они отвечали, что это несомненно лихорадка, которую излечивать они не умеют. Только сильный организм может победить ее. А царь очень изнурен, у него уже нет жизненных сил…
Мрачные фигуры халдеев появлялись то в садах, то в дальних покоях дворца. Появлялись и исчезали. Македоняне подозрительно следили за ними — не они ли напустили эту болезнь на царя своим колдовством?
А на женской половине дворца, откуда женщине не разрешено выходить, безутешно плакала Роксана:
— Искандер, Искандер! Почему ты не выслушал меня! Искандер, о Искандер, мое сердце знает, что я не увижу тебя больше, — почему же ты не позовешь меня? Как же я буду жить, если ты меня покинешь? Ты сказал, что придешь скоро… Хоть не скоро, но приди. Хоть когда-нибудь, я готова ждать. Только не уходи совсем!