Сын
Шрифт:
Бой продолжался. Вокруг свистели стрелы, падали люди. Посмотрел в одну сторону — человек рухнул, пронзенный стрелой; посмотрел в другую — та же картина. Я ощущал себя почти рукой самого Господа, потом вспомнил про щит, вскинул его и тут же опять получил своим же щитом по голове. Я утер слезы, тронул коня, а в щит попали еще раз, и еще. Бешено вращая щитом, пригнувшись к шее своего скакуна, я выбрался из деревни и укрылся в чапарале перевести дух и немножко прийти в себя.
Женщина с ребенком бежала не разбирая дороги, и мой конь бросился было топтать их, но я удержал его, потом сделал круг по зарослям и вернулся в деревню. На главной улице не было никого
Дюжина индейцев окружила дом и осыпала его градом стрел, иногда пуская в ход и ружья. Обитатели дома, по всей видимости, были еще живы, так как из окон и амбразур периодически вырывался пороховой дым. На каменных плитах патио у маленькой ручной пушки лежали два мертвых тела, рядом валялись шомпол и перевернутый бочонок пороха.
Меня охватило странное чувство, будто наблюдаю за штурмом собственного дома, и, пока не пришлось в этом участвовать, я поспешил на помощь к тем, кто сгонял лошадей.
Мы двигались без остановок всю ночь, будучи в прекрасном расположении духа: тысяча лошадей скакала впереди, этого хватит, чтобы племя обрело былое благополучие. Я вспоминал человека, в которого стрелял, в спину и в живот, и остальных, в которых, кажется, не попал. А ведь все они, должно быть, уже мертвы. Но отчего-то чувство, охватившее меня после схватки с делаваром, никак не появлялось. Уж и не знаю, сумею ли испытать его вновь. Я убеждал себя, что эти люди — жалкие мексиканцы, они точно так же поступили бы со мной. Отец всегда говорил, что мексиканцы любят пытать людей, совсем как индейцы.
К полудню мы были уже у подножия гор и двинулись вверх вдоль русла высохшего ручья. Перевалив через хребет, остановились посовещаться. Тошавей стоял рядом с Писоном, тот набирал воды во флягу, проклиная индейцев, которые замутили родник копытами своих коней.
— А, — приветствовал Писон. — великий Тиэтети. Тот, кто мчался впереди.
Рот мой сам собой расплылся в улыбке.
— О, это было прекрасно, Тиэтети, когда ты ворвался в гущу врагов, и все твои стрелы летели мимо, и каждый мексиканец норовил убить тебя, и они тоже промахивались. — Он хохотнул, покачивая головой. — Это надо было видеть.
— Одного я подстрелил, — возразил я.
— Точно?
— Да, в живот. А потом в спину. А еще одного затоптал конем.
— Ты снял скальпы?
— Нет, поскакал дальше. — Я и вправду не помнил, почему не стал снимать скальпы. — У него был мушкет.
— А, мушкет.
— Мы с Писоном держались в десяти шагах позади, но, казалось, солнце в этот день светит только на тебя, ты был словно драгоценный приз, который мечтал заполучить каждый мужчина в этой деревне, и всех остальных они просто не видели.
— И ты мчался так чертовски стремительно.
— Вы же сами так велели.
— В бою не надо двигаться быстрее, чем стреляешь, — напомнил Тошавей.
— Но ты не волнуйся, мы расправились с ними. А Саупитти и Десять Бизонов прикончили тех, кого мы не заметили. Славная вышла бойня.
— Как так вышло, что я все время мазал?
— Я мог бы сказать, что ты стреляешь как баба, — хмыкнул Писон. — Но это было бы несправедливо
— Тиэтети, если ты на полном скаку целишься в кого-то в упор, то это нормально, если он прямо перед тобой. Но вот если он сбоку от тебя, это совсем другое дело. Конь быстрее человека, поэтому бери прицел на шаг позади твоей жертвы, если она близко, и тогда попадешь точно в цель; а если жертва далеко, бери прицел на пять шагов позади, хотя, конечно, нужно учесть и твою скорость, и направление ветра. Помни, что стрела летит вперед и вниз. Вчера вечером твои стрелы летели впереди тех, в кого ты хотел попасть, как будто ты целился прямо в них.
— Так оно и было.
— Да ладно, — вмешался Писон. — Ты все равно заслужил скальп в награду. Я никогда в жизни еще не пристрелил так много людей, которые и не подозревали, что я рядом. — И добавил уже серьезно: — Ты невероятный смельчак, Тиэтети. Я очень волновался за тебя. И Тошавей прав, стреляешь ты дерьмово. — Заметив выражение моего лица, он уточнил: — С седла, по крайней мере. Я видел, как ты стреляешь с земли, вполне нормально. Но когда мы вернемся, тебе придется до конца года тренироваться в стрельбе с лошади, причем по цели, которая находится только с одной стороны от тебя.
— И пожалуй, на будущее мы дадим тебе пару револьверов, — решил Тошавей. — Все равно они теперь есть у каждого бледнолицего. Та к что не стыдно и тебе ими пользоваться.
— Я же просил раньше.
— Если бы я дал тебе револьвер раньше, что бы ты делал с луком? Ты отлично управляешься с револьвером, мы все это знаем, но нет смысла практиковаться в том, в чем ты и так хорош.
Я наполнил свою пихпоо [91] грязной водой. Впереди к северу вздымались горы, голубые и лиловые издалека. Перепрыгивая с камня на камень, к нам подбежал Неекару еще с одним юным махимиавапи [92] :
91
Фляга (ком.).
92
Идущий по тропе войны (ком.).
— За нами погоня. Человек сто или больше.
Мы оторопели.
— Вы меня слышите? — повторил он.
— Ты как маленькая девочка, Неекару.
— Нам надо уходить.
— Откуда взялись эти чертовы люди? — возмущенно воскликнул Писон. — Во всей округе не осталось и сотни лошадей.
— Сто или пятьдесят, не знаю, но там туча народу. Как вас убедить?
— Сначала была сотня, теперь осталось полсотни. А потом окажется, что это пять старых козопасов.
— Тошавей, — предложил Неекару, — посмотри в свою подзорную трубу, хотя ты и так все увидишь.
И побежал вверх по склону. Писон взглянул на мальчишку, который вместе с Неекару принес дурную весть.
— Он ведет себя как баба, да?
— Я не видел, люди там или лошади, только огромную тучу пыли. Но у него глаза острее моих.
— Может, какой-то придурок гонит скот.
— Они идут по нашим следам.
— Это сухое русло реки, единственный путь через чапараль. Любой зверь на много миль в округе будет идти этим путем.
— Это люди, Писон.
Писон взмахом руки отпустил мальчишку.