Сын
Шрифт:
Она утвердительно кивнула.
— Другими словами, чтобы мы распахали пятьсот шестьдесят восемь акров мескиты вокруг каждой скважины?
Интересно, это вообще реальные цифры? И как, интересно, он сумел подсчитать без бумаги и ручки? Но, чтобы не обнаруживать собственного невежества, она заявила:
— Вообще-то желательно, чтобы вы привели в порядок пространство вокруг каждой пробуренной скважины, независимо от того, нашли нефть или нет.
Он расхохотался, сразу напомнив Финеаса.
— Дорогая, знаете, в Южном Техасе полно земель, но никто ни разу
— Я знаю, что вы заплатили три с половиной миллиона плюс проценты за Кинг Ранчо, — ответила она. — И это было десять лет назад. И знаю, какие работы вы провели на их земле, потому что мы друзья с Бобом Клеберном.
Наступила тишина. Долгая тишина. Снаружи шумели машины, деловито сновали мужчины в костюмах. Она могла начать сейчас сбивчиво извиняться, мол, поторопилась, но этот человек явно ждал от нее чего-то, того же, что и предыдущий проситель, и она заставила себя сидеть спокойно, как будто гробовое молчание в середине разговора в порядке вещей. Прошло, кажется, сто лет. Собеседник смотрел в окно. Яркие глаза, тонкие черты лица — мужские, но изысканно-точеные, — он определенно похож на свою мать. Красивый мужчина. И наверняка отдает себе в этом отчет. Похоже, он принял решение.
— Я хотел бы, чтобы мы поладили, но… — он поднял руки.
— А что, если мы просто присоединимся к вашему трубопроводу?
— Забавная идея.
— Сейчас через него идет совсем мало нефти, он может заржаветь.
— Если вы намерены сами бурить скважины, мисс Мак-Каллоу, позвольте заверить, нет более быстрого способа обанкротиться, и в итоге вы будете жить в одной из хижин, где сейчас обитают ниггеры и прочий сброд. Если же вы примете наше предложение, доходы от этой земли будут обеспечивать вашу семью несколько столетий, а вам палец о палец ударить не придется, разве только чеки подписывать.
Она знала, что он лжет, но не могла объяснить в чем и понимала, что каждое следующее слово обнаружит ее некомпетентность, если она до сих пор себя не выдала. Подхватив сумочку, она пожала ему руку и выскочила из ресторана даже прежде, чем принесли заказ. Трехдолларовый стейк — может, следовало оставить денег? Ну нет. Она замедлила шаг, идя по улице города, названного в честь ее семьи, — тень под навесами кафе, припаркованные автомобили, небо, кажущееся еще более ясным на фоне кирпичных фасадов. Четыре миллиона долларов. За трехдолларовый стейк она переживала гораздо больше.
Все-таки она дура, ведет себя как девчонка. Бухгалтер говорил, она должна заплатить пять миллионов долларов налога на недвижимость, — впрочем, это тоже не похоже на правду. Они могут получить отсрочку, но тогда должны начать бурить, и как можно скорее; проблема в том, чтобы найти нужных людей. Финеас сказал, волноваться не о чем, да она и не волновалась.
Асфальт закончился. Джинни шла по мексиканскому кварталу: грязные улочки, приоткрытые двери, люди — по десять человек в комнате, ломти мяса, сохнущие на солнце, и тучи мух над ними. Надо вернуться, поймать человека из «Хамбл», пока он не успел уйти далеко.
Но она продолжала
Эд Фриман возился на своем луковом поле, чинил поливальную машину. Он все еще должен денег ее отцу? Она махнула ему рукой — он смотрел в замешательстве, не понимая, требуется ли его помощь. Джинни шла дальше вдоль оросительного канала, пот уже ручьями лился по спине.
Из-за отца она ненавидела математику; он утверждал, что нет разницы, знает она ее или нет. И здесь он тоже был не прав. Это важно. Как этот менеджер сумел посчитать — пять тысяч умножить на пять тысяч? Нет, это уже геометрия. Я не имею ни малейшего понятия об этом, призналась она.
Мимо, подняв тучу пыли, проехала машина, какой-то белый вез на работу четырех мексиканцев. Номер 7916.
Семьдесят девять умножить на шестнадцать. Невозможно. Немыслимо, как он сумел посчитать в уме. Но ведь сумел же.
Из дома Джинни позвонила Финеасу, рассказала, что случилось, не упустив и свои слова о нефтепроводе. Дядя велел успокоиться: Джинни не сказала ничего такого, о чем они уже не думали. Она вздохнула с облегчением, но Финеас продолжал говорить. Пригласил в Остин. Хочет кое с кем познакомить.
Двадцать семь
Дневники Питера Маккаллоу
17 апреля 1917 года
— А вы сами намерены заниматься земледелием, Полковник?
— Непременно. Естественное развитие хозяйства.
Их около пятидесяти, все в лучших воскресных костюмах, едят вырезку, пьют кларет в большой гостиной и слушают, как Полковник разглагольствует о чудесах нашего южного климата. Ужасно хочется выбраться из своего укромного уголка на террасе и поведать, что он запросто пристрелит любого фермера, который осмелится потребовать с нас пошлину за перегон скота. И вообще он всю жизнь утверждал, что копаться в земле — это низшая форма человеческого существования. Мол, так его приучили индейцы, но на самом деле примерно так же рассуждают все, чья жизнь связана с лошадьми, от скотоводов до последнего вакеро.
— …Зимний сад Техаса, — вещает Полковник. — Двести восемьдесят восемь погожих дней… вам никогда не придется разгребать снег.
Сдержанные аплодисменты.
— Более того, — не унимается он, — вы обнаружите, что процент эмансипированных женщин здесь гораздо ниже, чем в Иллинойсе.
Смех и бурные аплодисменты. Закрываю уши руками. Все, пойду прогуляюсь.
Естественно, им показывают только благополучные фермы — не те, где вода такая соленая, что не годится для орошения, не те, что расположены на солончаках, большая часть которых вернулась в исходное состояние полупустыни. Почвы мертвы, как и все прочее в Чихуахуа.