Сыновья Большой Медведицы. Книга 3
Шрифт:
— Не надо нам было идти сюда, — сказал Чапа.
— У родины сильные руки. Наверное, нам надо бы как следует посоветоваться о нашем пути. Слишком уж поспешно нам пришлось бежать.
— Нет. Мы правильно поступили. Но ваш жрец — очень плохой жрец, — взволнованно сказал Тобиас.
Токей Ито взглянул на делавара сначала одобрительно. Но потом в нем заговорила гордость за свое племя и он сказал:
— Ты не рожден дакотой.
Тобиас опустил голову. Он был глубоко потрясен…
Пока мужчины вели разговоры, а женщины и девушки устанавливали кожаные палатки — типи, Хапеда обнаружил на краю лагеря Часке Широконогого. Хапеда слепил плотный комок снега. Когда Часке опять показался в кустах, Хапеда вскочил и запустил в него снежком. Часке оглянулся и скрылся за деревом.
— Хапеда! — негромко позвал отец, и мальчик обернулся, чтобы выслушать его. — Хапеда, пойди приведи его! Дядя Часке, Шонка, больше никогда не вернется в наши палатки. Белая Роза мертва. Часке может теперь оставаться в нашей типи.
Пораженный Хапеда с благодарностью кивнул головой. Он подхватился и бросился бежать, перепрыгивая через корни, сквозь кусты.
На краю лагеря было совсем немного следов, и Хапеда легко обнаружил отпечатки ног мальчика. Ему не пришлось далеко идти: он увидел в снегу скорчившуюся фигурку. Часке как собачонка зарылся в снег. Когда Хапеда остановился перед ним, Часке сел, подобрал к себе ноги, обхватил их руками и уставился прямо перед собой.
— Часке Широконогий! Ты стал моим побратимом еще в месяц Созревания земляники, а сегодня мой отец сказал, что он будет и твоим отцом. Идем!
Часке ничего не ответил. Он тяжело поднялся и пошел с Хапедой в лагерь. Часке был стройный, широкоплечий, ростом немного поменьше вытянувшегося худощавого Хапеды. У Часке была привычка стоять широко расставив ноги, вот почему его и называли Широконогим. И он умел не только твердо стоять на земле, но был и скор на ногу. Только Хапеда мог обогнать его. Однако сегодня не было заметно ни проворства, ни силы Часке. Он плелся, как старик. Нерешительно остановился мальчик рядом с Хапедой перед лежащим Четанзапой. Воин посмотрел на него:
— Ты мой второй сын!
Мальчики тут же получили по вороне. Силы их были на исходе, и, поев, они бросились на приготовленные постели. Поставлено было только восемь типи, и семьи Токей Ито и Четанзапы расположились вместе в большой палатке вождя, где нашел приют и Тобиас. Тут же находились Чапа и Грозовая Тучка: в своей собственной палатке, полной вдовых и незамужних женщин, под одной крышей с одержимой духом бабушкой, Пятнистой Бизонихой, им было неспокойно.
Хапеда и Часке забылись неспокойным сном, забравшись под одно меховое одеяло. И Грозовая Тучка, которая лежала рядом с Уиноной, все еще не могла заснуть.
В палатку вошли Токей Ито и Тобиас. Токей Ито лег спать со своим черным псом недалеко от входа в палатку. Всеми овладела дремота, когда снаружи раздался глухой звук барабана.
Молодой вождь тотчас проснулся и прислушался. Прислушались также Чапа, Четанзапа и Тобиас. Четанзапа с трудом поднялся со своего ложа и подошел к Токей Ито.
— И что старик барабанит в своей палатке, — сказал он тихо, озабоченно, недовольно. — Это может нас выдать!
— Большая Медведица охраняет нас, — рассердился Токей Ито.
Четанзапа положил руку на плечо своему вождю:
— Она также и твой тотем! Мы все — братья. Не смейся над нашей тайной! Может быть, мы оба, как мальчики, слишком во многом сомневаемся.
Вождь оделся, надел свой головной убор из орлиных перьев и вышел из типи. Он услышал, как шумят деревья на ночном ветру, журчит река. Издалека доносился вой волков. Порхали летучие мыши, кричали в лесу совы. Потрескивали сучья: похоже, что охотилась рысь. Стража у лошадей бодрствовала. Высоко на дереве сидел наблюдатель. Блеклый свет луны сеялся над палатками. Токей Ито направился в палатку жреца, откуда доносились удары барабана.
Войдя внутрь, он не мог все как следует разглядеть, потому что и здесь не было зажжено огня. Но вождь понял, что жрец один. Палочками с кожаными шариками на концах жрец колотил по коже барабана — глухо, ритмично, повелевающе. Он как бы весь погрузился в самого себя. Руки его таинственно светились зеленоватым светом, точно так же светился на нем головной убор с рогами и медвежий череп посредине палатки. Жрец, кажется, еще не замечал присутствия Токей Ито или не хотел замечать. Он продолжал барабанить и начал разговор со своими духами, который он до этой ночи никому выслушивать не позволял:
Великий и Таинственный, заговори же! Большое Солнце, ты светишь Месяцу, Большая Медведица, наша мать, говори! Я твой сын, Я стал стар, И ты прячешься от меня. Приходи и говори, И не серди больше твоего сына… В глазах у меня становится темно, Мои руки слабеют, Но я все же сохраняю твои тайны… Приди же ко мне снова, Как мы вернулись В твои леса и горы! Мертвые, восстаньте, Я слышу мычание бизонов! Вернитесь, мертвые и бизоны…Удары барабана, в ритме которых вел разговор жрец, замедлились.
Хавандшита поднял взгляд. Глаза его сверкнули в зеленом свете рогов и рук. Молча стояли мужчины друг против друга, воля против воли.
Наконец жрец заговорил:
— Зачем ты пришел ко мне, Токей Ито, сын Матотаупы?
— Меня позвал твой барабан.
— Это сделали духи.
— Что они говорят тебе?
Хавандшита ответил не сразу. В палатке стало зловеще тихо.
Наконец жрец снова зашевелил губами:
— Большая Медведица молчит, она сердится.
— На кого?
Жрец вытянул шею и поднял сухую светящуюся руку:
— На тебя!
— Чего ты требуешь?
— Сыновья нуждаются в слове своей Матери. Принеси его нам!
— Где мне ее найти?
— Во тьме горы, под землей… живет она. — Казалось, Хавандшита и сам страшился того, что говорил.
— Когда ты посылаешь меня?
— На восьмую ночь… без оружия.
— Я пойду. Твой барабан теперь замолкнет?
— Он будет молчать, пока не вернутся мертвые и бизоны.