Сыновья человека с каменным сердцем
Шрифт:
– Эй, ты, макаронщик! Целься хорошенько, не то, чего доброго, еще попадешь в меня!
И сразу же грянул выстрел. Руки Маусмана выпустили перекладину лестницы. Повернув голову, он крикнул шедшему за ним Эдену:
– Берегись! Aufg'schaut! [114]
– Что случилось? – громко спросил Эден.
– То, чего со мной никогда еще не случалось, Я умираю.
И, пролетев над головой Эдена, Маусман свалился вниз.
Эден продолжал подниматься с удвоенной энергией.
114
Гляди вверх (нем.).
Солдат, находившийся от него на расстоянии всего лишь нескольких саженей, снова зарядил свое ружье и навел его прямо на Эдена. Теперь противников разделяло уже не больше сажени. Эден мог бы даже заглянуть в дуло. Но солдат внезапно опустил ружье к ноге, полез за пазуху и, достав белый носовой платок, привязал его К концу штыка.
С противоположной стороны крепости, от парка, на штурм ринулся шестьдесят первый батальон.
Атакующие проломили стену дома Гроса и через эту брешь проникли в крепостной парк.
Королевский парк в Буде славится вековыми деревьями; самшитовые кусты окаймляют его дорожки. Южная сторона парка представляет собою отлогий склон, по крутому спуску восточной стороны расположены уступами три терассы. В благодатное мирное время они были прикрыты с боков виноградными лозами и густо растущими фиговыми деревьями.
Но в тот день здесь уже не было ни тенистых виноградных беседок, ни живой изгороди из деревьев.
Штурмующие лезли на стены, становясь на плечи друг другу. Некоторые втыкали в трещины стен штыки, и их товарищи карабкались вверх, цепляясь за эти железные выступы.
Между деревьев, среди декоративного кустарника, мужи дрались против мужей. Нападающие уже заняли вторую террасу и оттуда, по каменным ступенькам, продвинулись выше. Австрийцы отступили на третью террасу.
Гонведы собрались было снова идти на приступ, как вдруг навстречу им по извилистой боковой тропе спустился новый отряд противника.
Он состоял из самых доблестных неприятельских солдат: то были четыре взвода полка Вильгельма.
Они подошли от водозащитных дамб, где осаждающие ужа пробились сквозь частокол. Прекратив сопротивление на подступах, неприятельские части укрылись за стенами крепости, чтобы собравшись с силами, выбить оттуда венгров, которым удалось проникнуть в нее.
На второй террасе парка и встретились два отряда, двигавшиеся навстречу друг другу.
Они столкнулись на лужайке, отделенной от крепостного парка двумя наклонными стенами. Место это напоминало квадратный двор-зверинец древних владык, куда для потехи выпускали из клеток диких зверей – льва, тигра, пантеру, быка, носорога. Звери яростно терзали друг друга, и в конце концов погибали, ибо в этом тесном квадратном дворе не было убежища, в котором можно было бы укрыться.
Вот в такой именно клетке и очутились два враждебных отряда.
Солдаты заметили друг друга среди кустов лишь тогда, когда одновременно спрыгнули с крутых стен, з двух противоположных концах площадки, не имевшей выхода. Их разделяло не больше тридцати шагов.
– Сдавайтесь! – крикнул майор гонведов.
– Огонь! Примкнуть штыки! – ответил на это австрийский капитан.
И оба отряда одновременно открыли стрельбу. Когда отгремели залпы, оказалось, что у австрийцев убиты капитан и лейтенант, а у венгров – ранен майор и еще один офицер. Ни австрийцы, ни венгры не обратили на это внимания.
Выхватив у падающего гонведа ружье с примкнутым штыком, Рихард кинулся вперед по средней дорожке.
Тропинка эта была так узка, что позволяла вести штыковой бой только двум сражающимся, Она вилась вдоль крутого, поросшего травой скользкого обрыва, на котором нельзя было сохранить равновесие. И два отряда должны были драться на сжатом пространстве, драться насмерть, как запертые в клетку звери, потому что из обнесенной стенами ямы спастись нельзя.
Рихард остановился среди самшитовых кустов. Он отлично владел штыком и твердо решил дорого отдать свою жизнь.
Но пожертвовать ею все же придется. Ведь если даже он заколет одного за другим десять человек, одиннадцатый в конце концов одолеет его самого.
Невозможно представить себе, что одному человеку под силу уничтожить целый отряд, и самому при этом остаться в живых.
Когда Рихард столкнулся с подходившим к нему врагом, в его сознании молнией промелькнула мысль: «Придется умереть!» Охваченный этой мыслью, он в тысячную долю минуты простился со всем тем, чем была полна его душа: с прекрасной отчизной, с томившейся в монастыре любимой невестой, с тенью Отто Палвица, которому он дал клятвенное обещание и теперь уже не сможет сдержать его.
Да, тут и суждено ему умереть…
Первого австрийца Рихард столкнул штыком с крутого склона вниз. Второго – ранил и отбросил назад, к его соратникам. Но третий внезапно отпрянул сам, указывая штыком на террасу над их головой.
Там уже сверкало множество штыков. К львиной клетке приближался новый отряд.
Против кого направлен этот лес штыков, тот и погибнет. Но кому они принадлежат?…
Взошедшее солнце рассеяло мучительную неизвестность.
Едва, на востоке лучи его проникли сквозь разрывы облаков, они осветили взвившееся над лесом штыков трехцветное национальное знамя.
– Да здравствует родина! – загремели с террасы ликующие крики.
Свежий отряд гонведов перескочил через бруствер и, скользя по крутому склону, лавиной обрушился на голову противника. Смешавшись с вражескими солдатами, венгры в один миг столкнули их к нижней ограде, и там, окруженный со всех сторон, смятый, подавленный австрийский отряд сдался.
Человек в мундире василькового цвета, словно ангел спаситель, летел к Рихарду по крутому склону. Это был Эден.
Братья кинулись друг к другу в объятия.