Сыновья
Шрифт:
Подошла колонна краснофлотцев, крепких, загорелых людей. Их встречали особенно восторженно. Их песня хлестала воздух, как пулеметный огонь.
Верфи, шахты, заводы,
К оружью! Равняйте шаг!
Мы пронесем через земли и воды
Красный рабочий стяг[13].
Кат все глаза высмотрела, но Вальтера нигде не было. Ей ничего другого не оставалось, как примкнуть к одной из колонн и вместе с ней шагать к Моорвайде, куда стекались колонны
Вальтера не было в колоннах демонстрантов. На сборном пункте ему передали команду немедленно явиться в редакцию. Там уже все собрались, и шло распределение заданий. Стало известно, что в Берлине полиция стреляла в рабочих, которые вышли на демонстрацию вопреки запрету. По последним сведениям, на рабочей окраине Берлина в Веддинге дело дошло до настоящих уличных боев, до сих пор не утихающих. Вальтеру поручили составить короткую, пламенную листовку; ее немедленно отпечатают и распространят среди демонстрантов, сказал ему главный редактор Копплер и прибавил:
— Тебе известно, что полицей-президент Цергибель — непосредственный виновник сегодняшних кровавых событий. Это первый случай в Германии, чтобы социал-демократ запретил рабочим выйти Первого мая на улицы. Пиши без всякой оглядки. Тон должен быть суровым и решительным. Но помни, что берлинцы обороняются от полицейского произвола. О вооруженном восстании в настоящий момент и речи не может быть. Вопросы есть? Нет? Сколько времени тебе нужно?
— Час, вероятно.
— Самое большее, Вальтер! Наборщик уже здесь и ждет текста.
Набросок, через полчаса представленный Вальтером, тут же с небольшими поправками пошел в набор.
Еще до того, как по радио передали первые сообщения о кровавых стычках в Берлине, на улицах Гамбурга уже распространялась листовка.
Луи Шенгузен, ныне полицей-президент Гамбурга, приказал конфисковать листовку и запретил коммунистическую газету «Гамбургер фольксцайтунг». Полиция заняла редакцию и типографию. Вальтер Брентен, во втором квартале подписывавшийся ответственным редактором, был арестован.
Уже спустя несколько дней его вызвали на допрос к следователю. Ему предъявили обвинение в государственной измене, выразившейся в том, что в своей литературной деятельности он призывал к восстанию и насильственным действиям.
VI
Только через полгода, в конце января 1930 года, в имперском суде третьего созыва в Лейпциге состоялся суд.
Он проходил без участия общественности, при закрытых дверях. Тюремный надзиратель, который привез Вальтера из Гамбурга, ввел его в обшитый деревянными панелями большой судебный зал. Сидел там только адвокат, доктор Зантер, защитник Вальтера. Зантер был коммунистом, и Вальтер горячо пожал ему руку. В предварительном заключении, где Вальтеру было отказано в праве свиданий, получении газет и писем, Зантер рассказал ему подробности первомайских кровавых событий в Берлине. После запрещения «Рот фронта» стало ясно, зачем нужна была эта провокация, стоившая жизни тридцати трем берлинским рабочим. Знал Вальтер от своего защитника и о борьбе партии против американского плана порабощения Германии, так называемого плана Юнга, и о военных событиях на Дальнем Востоке — о победе Красной Армии над японо-китайской военной кликой в Маньчжурии. Защитник Вальтера коммунист Зантер был для него единственной связью с
Трое судей в красных мантиях заняли места за судейским столом. Затем на одном конце стола сел судебный писарь, который сразу же стал внимательно разглядывать Вальтера, на другом, наискосок от Вальтера, — прокурор, ни единым взглядом не удостоивший его.
Допрос был краток, ибо Вальтер отказался давать какие-либо показания. Заявил лишь, что он коммунист и один из редакторов «Гамбургер фольксцайтунг».
Прокурор, который все время сидел, склонившись над какими-то бумагами, и лишь изредка окидывал Вальтера беглым взглядом, получил слово. Он обращался только к судьям. Читал целые абзацы из «Гамбургер фольксцайтунг», которые в его толковании должны были предстать как призывы к насильственным действиям. В качестве дальнейших доказательств он зачитал список, главным образом, штурмовиков, убитых или раненных в Гамбурге за несколько последних лет. Подсудимый, сказал он, один из вдохновителей этих убийств. Вальтер крикнул:
— Список рабочих, убитых штурмовиками, намного длиннее!
— Молчите, обвиняемый! — сердито рявкнул председатель суда. — Отвечайте, когда вас спрашивают!
Надзиратель, стоявший за спиной Вальтера, положил ему руку на плечо, словно напоминая о том, что он здесь.
Прокурор продолжал цитировать выдержки из «Гамбургер фольксцайтунг». Он усмотрел призыв к акту насилия в корреспонденции рабочего, который возмущался тяжелыми условиями труда на своем заводе и заканчивал свою корреспонденцию словами: «Я призываю всех рабочих не молчать больше и встать на решительную борьбу с позорными условиями труда».
Вальтер перегнулся через перила загородки и шепнул своему защитнику:
— Видимо, первомайская листовка им ни к чему. Поэтому не стоит о ней упоминать.
— Обвиняемый, слушайте речь прокурора! — раздался окрик председательствующего.
Адвокат Зантер встал и заявил протест председательствующему. Подзащитному, сказал он, дано право разговаривать со своим защитником.
— Ведь я только в интересах подсудимого, господин защитник!
— Ах, та-ак! — с дружелюбной иронией откликнулся доктор Зантер. — В таком случае, благодарю вас, господин председатель, за столь благосклонное отношение к моему подзащитному.
Прокурор тем временем полистал в своих бумагах и продолжал:
— Полагаю, что высокому суду небезынтересно знать, что у обвиняемого уже была одна судимость по политическому делу…
— Я протестую! — Доктор Зантер встал. — Эта судимость полностью снята амнистией!
— …и не более, и не менее как за разложение полиции, — продолжал как ни в чем не бывало прокурор.
— Я повторяю свой протест!
— Суд принимает его, господин защитник. Вы правы, судимость официально снята!
Прокурор, ссылаясь на закон о защите республики, потребовал приговорить обвиняемого за доказанную государственную измену, выразившуюся в том, что в своей литературной деятельности он неоднократно призывал к насильственным актам, на два года заключения в каторжной тюрьме.
Каторжная тюрьма!? Вальтер вздрогнул. Он медленно поднялся, не спуская глаз с прокурора. В нем вспыхнула ярость, позднее непонятная ему самому. Он едва сдержался, чтобы не прыгнуть через барьер и не схватить этого бледнолицего гада за горло. Зантер повернулся к нему и взглядом успокоил… Ну что ж, что каторжная тюрьма?.. В ней сидел и Карл Либкнехт. И тысячи таких же, как Либкнехт. Вальтер знал гордые слова, брошенные Либкнехтом в лицо судьям… Каторжная тюрьма! Кого она испугает?..