Сыновья

Annotation

Сыновья

ЮНОСТЬ СЫНОВЕЙ

Часть первая

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ГЛАВА ВТОРАЯ

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Часть вторая

ГЛАВА ПЯТАЯ

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Часть третья

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Часть четвертая

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

ГЛАВА

Часть пятая

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

notes

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

Сыновья

ЮНОСТЬ СЫНОВЕЙ

Художник отличается от историка еще и тем, что он исследует не одни лишь исторические события и причины, их породившие, но изображает воздействие этих событий на жизнь человеческую — частную и общественную. Своих персонажей художник-реалист воспринимает в единстве их индивидуальных и исторически типичных черт, а мотивы и основания их поведения он отыскивает не только в их душевных и психических особенностях, но и непосредственно в жизни общества, которая есть не что иное, как история, творимая самими людьми. Ее всепроникающее воздействие меняет и формирует людские характеры и судьбы; меняет оно сознание и судьбы и героев романа Вилли Бределя «Сыновья» — второй книги его монументальной трилогии «Родные и знакомые».

Сюжет этого романа течет подобно реке, стиснутой грозными скалами. Огромные и важные события обрамляют его движение — военный разгром кайзеровской Германии в первой мировой войне, крушение старого режима и Ноябрьская революция 1918 года, ее начальные успехи и трагическое поражение, выход КПГ на арену классовой борьбы, нарастание революционного движения в послеверсальской Германии и зарождение фашизма, капповский путч и расстрел первомайской демонстрации Цергибелем — этим кровавым псом германской буржуазии. Не с одинаковой полнотой решающие события живой истории отразил в своем течении сюжет романа, но все они оставили неизгладимый след в душах его героев и в первую очередь Вальтера Брентена, чей образ занимает в повествовании главенствующее место. О его духовном и политическом возмужании в переломные для немецкого народа годы, о превращении Вальтера из бунтарски настроенного юнца в сознательного революционера, убежденного и стойкого защитника интересов рабочего класса, и рассказывается в «Сыновьях» — произведении, которое по праву можно рассматривать как историю целого поколения немецких коммунистов.

Юность сыновей была трудной. И не потому только, что нужда, лишения, изнурительные заботы окружали их в те смутные военные и послевоенные времена, а милитаристская и националистическая пропаганда старалась оглушить, ослепить, оболванить их, внушая им шовинистические идейки, развращая их юный ум славословиями солдатчине, ложью о мировом избранничестве немецкого народа, якобы самой судьбой предназначенного руководить другими народами. Юность сыновей была трудной, потому что отцы их, клявшиеся заветами интернациональной солидарности трудящихся, предали дело революции и свободы и покорно впряглись в ярмо германского империализма. Карл Либкнехт, бесстрашно поднявший голос против империалистической войны, был брошен в каторжную тюрьму, а лидеры германской социал-демократии, не щадя сил, славили войну, верою и правдой служа правящим классам.

Как и почему это случилось, как германская социал-демократия отреклась от революционных традиций, как совершилось ее моральное и политическое падение, Вилли Бредель рассказал в первом романе трилогии — «Отцы». Во второй книге он изобразил новый этап в развитии германского рабочего движения и показал, как сыновья, освобождаясь от демагогического дурмана, преодолевая ошибки и заблуждения отцов своих, пошли иным, нежели они, путем — трудной и опасной дорогой подлинных революционеров. По-прежнему оставаясь в рамках и границах семейной хроники, продолжая рассказ о судьбе семей Хардекопфов и Брентенов — гамбургских старожилов, сохраняя верность избранной в первой книге манере повествования — сочного, пересыпанного меткими бытовыми подробностями, насыщенного житейской мудростью, — Вилли Бредель показал, сколь глубоким был водораздел между поколениями, между молодежью, на собственном опыте убеждавшейся в лживости социал-демократической фразы, и партийными лидерами, цинично поправшими интересы пролетариата.

Нет внутреннего контакта и у Вальтера Брентена с отцом. Перед повзрослевшим сыном Карл Брентен — в прошлом пылкий оратор гамбургских пивных и социал-демократических ферейнов — предстает не в облике борца, а в обличье солдата резервного полка, ноющего от злосчастной казарменной жизни и откупающегося от отправки на фронт мелкими и крупными подачками полковому начальству. И в дни революции Карл Брентен оказывается не в числе тех, кто штурмует твердыни капитала, а пытается устроить свою политическую карьеру. Однако он не из числа худших участников социал-демократического движения. В нем есть честность, в нем еще бродит бебелевская закваска, он не способен окончательно забыть о том, что у рабочего класса есть прямой враг — капитализм, и не идет на крупные компромиссы с совестью, как другие его коллеги по партии. Из опыта военной службы он вынес неутолимую и жгучую ненависть к милитаризму — этому оплоту реакции. Он не воспользовался теми гнусными советами, которые нашептывали ему многочисленные родственники, неожиданно воспылавшие к нему родственной любовью в дни, когда и он, Карл Брентен, был приобщен к власти. Он не стал, как его советчики, на путь наживы и личного обогащения. Но в нем нет подлинной революционности: его душа постоянно двоится между соблазнами обывательского существования и неостывшим, неопределенным бунтарством. И в полном соответствии с его неустойчивым, не лишенным симпатичных черт, характером завершается его путь: тяжело избитый за попытку свести счеты со своим бывшим казарменным начальником, он, инвалид, беспомощный человек, оказывается вне жизненной борьбы. Ему нечему научить собственного сына или дать ему такой совет, который помог бы тому разобраться в сложных переплетениях политических противоречий.

Менее драматично, но тоже неудачей завершилась карьера и другого персонажа романа — господина Папке, подобно Карлу Брентену издавна связанного с немецкой социал-демократией. В отличие от своего старого приятеля, Папке не брезговал ничем в жажде обогащения и карьеры — ни спекуляцией театральным имуществом в неустойчивые дни революции, ни эксплуатацией общественных уборных в относительно спокойные послевоенные годы. Он даже проник — правда, в качестве партнера по картам и рассказчика соленых анекдотов — в общество денежных воротил, в круги новых хозяев жизни. Но там он со своими устарелыми политическими теориями и рассуждениями не приживается: он такой, каков он есть, со старомодными замашками провинциального политикана, не нужен новым политическим силам, вышедшим на арену политической борьбы. Они делают ставку на демагогов более крупного масштаба, на политиков более циничных и авантюристичных, нежели бывшие сотрясатели основ старого режима — социал-демократические болтуны, безответственные фразеры. Он уже сложился — тип политика нового образца, и Бредель изобразил его в лице Ганса Баллаба, правоведа, отдающего свои способности и знания на службу национал-социалистам, немецкому фашизму, поднявшему голову в веймарской Германии.

Не нужны ни Папке, ни Карл Брентен и лидерам социал-демократии, чьи типичные черты Вилли Бредель запечатлел в образе Шенгузена, прожженного политикана, одного из душителей немецкой революции, верного слуги правящих классов. Для создания этого образа у писателя, хорошо знакомого с немецким рабочим движением, было материала и прототипов больше чем достаточно, начиная с Бернштейна и Каутского, совершивших измену марксизму в области теории и стяжавших себе незавидную славу духовных отцов ревизионизма, и кончая Эбертом и Носке, доказавшими на практике, как низко пала немецкая социал-демократия, запятнав себя кровью рабочих. С животным упрямством, злобно поглядывая на мир красноватыми, кабаньими глазками, гнет Шенгузен свою (а вернее, своих хозяев) линию в политике. Свято блюдя чистоту рядов своей партии, он изгоняет из нее всех революционно настроенных рабочих, жаждущих подлинного дела, а не слов; он не терпит никакого вольнодумства в рядах молодежи, и его карающая длань опускается и на Вальтера Брентена, осмелившегося высказать свои антивоенные настроения. Но Шенгузен способен и на большее: он своей тактикой выжидания, пассивного саботажа охлаждает революционный порыв молодежи; он может, чтобы не упустить бразды правления из своих рук, на время прикинуться сторонником революционных методов, с тем чтобы потом, в нужный и удобный момент, туже затянуть петлю на восставших рабочих и привести их тем успешнее к повиновению. Шенгузен — опытный и коварный враг свободы. Это он и ему подобные вносили раскол в немецкое рабочее движение, мешая объединению рабочего класса; это он и ему подобные расчищали дорогу гитлеровской диктатуре, объективно помогая своими капитулянтскими действиями фашизму захватить власть в стране.