Сыны анархии. Братва

Голден Кристофер

Подняв глаза, Джекс увидел, как Рыжий налетел на бармена сзади, сокрушая ему кадык, а Джойс принялся утюжить второго доброго самаритянина. Народ завопил, а стриптизерша на сцене, застыв, подняла визг, прикрывшись, будто Ева, только что отведавшая яблочка.

Схватив Джойса за плечо, Джекс парировал его инстинктивный выпад и развернул вокруг его оси.

– Рыжий! Уходим!

Оттолкнув бармена, Рыжий двинулся прочь. Джекс бросил взгляд на русских, взявшихся пинать упавшего вышибалу, и направился следом за Рыжим, бросившим бармена. Джекс понимал, что надо бы остаться, понимал, что, какие бы последствия ни грозили, эти пидоры – его лучший шанс отыскать

Тринити, но тюремное заключение означает возвращение в Стоктон. Штука в том, что ему даже не полагается покидать пределы штата Калифорния. А еще тюрьма означает, что его личность, скорей всего, установят, а этого он себе позволить не может.

Обычно в подобных заведениях администрация не утруждается вызвать копов из-за пьяных драк, когда в задних комнатах отсасывают по-черному, а в переднем зале, скорее всего, барыжат кайфом, но испытывать судьбу Джекс не хотел.

Кипя от гнева, он расшвыривал всех на своем пути через бар вместе Рыжим и наступающим на пятки Джойсом. Несколько раз какие-то мужики пытались заступить ему дорогу, но тут же, увидев искаженное яростью лицо Джекса, передумывали. Пыр по-прежнему пребывал у стойки, куда направил его Джекс. Увидев их приближение, он допил остатки пива, положил на стойку деньги и улыбнулся той же официантке, которую завлекал, как только пришел. Она сунула ему в руку листочек бумаги – возможно, со своим номером, а он погладил свою эспаньолку, будто один из трех мушкетеров.

– Рад, что ты тут оттянулся, – буркнул Джекс.

Времени ответить у Пыра не было. Швейцар занял место вышибалы-морпеха, а тот ринулся им наперерез.

– Заварушка там позади, брат, а нам она на фиг не нужна, – поднял Джекс открытые ладони. – Отойди в сторонку и больше нас не увидишь.

Морпех раздул ноздри, и на секунду Джексу показалось, что он полезет в драку. Но затем он отступил, пропуская их.

– И не возвращайтесь, – сказал он. – У русских мудил есть лапа. Я вышвыриваю их дважды в месяц, и ни фига. Но вы, парни, не русские.

Джойс хотел было что-то сказать, но Джекс пихнул его вперед, в вестибюль, после чего все четверо вывалились из передней двери на стоянку. Их с головы до ног залил желтый, как моча, свет фонарей на столбах, и Джекс продолжал шагать, пока они не очутились во мраке за пределами этой тошнотворной иллюминации, недалеко от места, где поставили свои байки.

– Че там стряслось-то? – полюбопытствовал Пыр.

– Одна из девочек проявила избыток энтузиазма, – откликнулся Джойс. – Достала русских.

– Ты не помог, – упрекнул Рыжий. – Не мог избавиться от нее, пока все не загремело в тартарары.

По дороге мимо пронесся восемнадцатиколесник, гоня стену ветра и взметая гравий. Джойс воззрился на Рыжего волком, будто тот только что оскорбил его мать.

– Я просто оказал вам любезность, ты, козлина. – Спиральные следы ожога на его лице приобрели перламутровый оттенок, блеснув в свете со стоянки. Из-за этих ожогов при каждой гримасе одна сторона его рта двигалась более скованно, чем другая.

– Ты довел до этого, – процедил Рыжий.

– Ладно вам! – рыкнул Джекс. – Придумаем какой-нибудь другой заход. Давайте просто…

– Джеки! – постучал его по спине Пыр.

Обернувшись, Джекс увидел Юрика, появившегося из «Птичьего края». Русский принялся озираться, выглядя в этом болезненном свете совсем желтушным. Из динамиков у дверей по-прежнему лились звуки джаза – ликующий мотивчик, казавшийся почти абсурдным в качестве музыкальной темы появления этого заматерелого мясника «Братвы». Наконец углядев компанию байкеров, Юрик

двинулся прямиком к ним.

– Осторожно, – предупредил Джойс.

– Он один, – произнес Джекс вполголоса. – Если бы это сулило беду, думаете, он стал бы так подставляться, а? Держитесь сзади, парни.

И зашагал через стоянку – обратно через этот ссано-желтый свет, в объятья не в меру веселого джаза, встретившись с русским на полпути. У Юрика была рассечена губа, нос кровоточил, а левый глаз начал заплывать, и Джекс праздно заинтересовался, кто это так удачно его приложил – бармен или один из благонастроенных посторонних.

– На улице Е есть русская православная церковь, прямиком через улицу от парка. Через девяносто минут будьте на ступенях церкви.

– Вы можете помочь мне найти сестру?

Юрик утер нос тыльной стороной кисти, замарав ее полоской крови.

– Девяносто минут. Может, это вы поможете нам найти Олега. И, может, мы разрешим тебе забрать свою сеструху, пока ее не поранили.

9

Позади отеля на бетонной плите с травой, проросшей в трещинах, стояли старые ржавые качели. Тринити видела их из окна комнаты, которую делила с Олегом, уже много дней чувствуя их притяжение. Но противостояла соблазну, прежде всего потому, что завоевала определенную степень уважения со стороны Кирилла и остальных братков Олега, и думала, что, сев на выцветшие грязно-желтые качели и болтая ногами в воздухе вперед-назад, подпортит образ, который так тщательно среди них культивировала.

Но нынче вечером ей было наплевать. Олег и Гаврила отправились в Лас-Вегас – искать следы Лагошина и его команды. Скука и тревога грызли Тринити изнутри, копошились под кожей, а теперь начали вылупляться вертлявые паучки ужаса, расползавшиеся по всему телу. Некоторые из этих паучков были порождены сомнением – сомнением в своем выборе, в своей любви, в том, что удастся пережить ближайшие двадцать четыре часа, не говоря уж о ближайших двадцати четырех днях.

Так что она села на качели. И через какое-то время, сидя в одиночестве позади отеля в Богом забытом месте с рыжими холмами за спиной, начала легонько болтать ногами, раскачиваясь на пару дюймов вперед-назад. На руки ее, держащиеся за цепи качелей, сыпались крошечные хлопья ржавчины, все сооружение скрежетало и скрипело, но Тринити не было дела до того. Этот очаровательный знакомый звук был почти таким же долгожданным и желанным, как друг детства, с которым она не виделась долго-долго.

Она думала о Саше, Владе и прочих парнях, пока остающихся в отеле, и ломала голову, что может быть у них на уме. И Кирилл, и Лагошин отвечают перед паханами «Братвы», сидящими в Москве, и раньше были союзниками, шишками в уголовной иерархии, заправляющей русской мафией. Когда их деятельность в Америке пошла наперекосяк, волны добежали до самой Москвы, приведя к насильственному свержению стоявшего на самом верху Антона Максимова.

Босс «Братвы» бежал из России – во всяком случае, так утверждают, – а «Братва» раскололась надвое. Вспыхнула тихая гражданская война, и каждый старался убедить остальных авторитетов, что он самая подходящая кандидатура на роль вождя. По большей части это смахивало на шахматную партию, и в борьбе за власть каждый старался захватить контроль над ошметками бизнеса «Братвы»; а если Тринити правильно поняла, самый большой и лакомый уцелевший кусок – деньги, поступающие от их деятельности на западном побережье Соединенных Штатов. Выигравший эту схватку забирает все, а это означает насилие и кровопролитие…