«Сыны Рагузы»
Шрифт:
В свертке оказалось такое же черное одеяние, какие были на братьях.
— Скажи теперь, грядущий брат: обещаешь ли во всем поддерживать наше благородное братство и его приоров? Отвечай!
— Обещаю! — решительно произнес Билл.
Второй человек повторил вопрос, и Билл снова ответил утвердительно.
Первый три раза постучал в дверь, находившуюся в глубине комнаты. Дверь открылась.
— Кто там? — спросил низкий голос.
— Чужой мореплаватель, желающий принять участие в наших экспедициях!
— Входи, грядущий брат, — произнес голос.
Билла
Капитан обратился к Биллу с речью, в которой призывал быть бесстрашным в опасности, смелым в предприятиях, щедрым в удаче…
Окончив речь, капитан подвел его к трем братьям на трибуне. От них Билл получил наставление, суть которого заключалась в беспрекословном повиновении.
После этого Биллу указали на свободный стул у стены. Началось обычное заседание.
Оно состояло из обмена репликами между капитаном и тремя братьями на трибуне. Билл слушал внимательно и не мог отделаться от впечатления, что все речи крайне бездарны как по содержанию, так и по форме.
Наконец капитан встал, сложил руки как бы для благословения и произнес:
— Всем гордым «Сынам Рагузы», всем членам лож, всем почтенным братьям любой степени, светлейшим членам Великой Ложи, достопочтенным Приорам и благороднейшему Великому Приору да принадлежат навеки наши сердца!
Билл отметил, что о Двадцать третьей степени упомянуто не было и задумался над причиной такого упущения.
Члены собрания стали молча покидать зал. При этом выходили не все сразу, а по пять человек через определенные промежутки времени. Очевидно, это делалось для поддержания иллюзии, будто общество тайное.
Билл уже приближался к выходу, когда кто-то в маске хлопнул его по плечу и сказал:
— Обращаюсь к вам именем Великого Приора. Великая Ложа приняла вас в свой состав. Будьте в воскресенье в девять часов вечера у камня, отмечающего третью милю по Эпингской дороге.
Незнакомец вложил в руку озадаченного репортера какую-то бумажку и скрылся в полумраке.
При выходе Билл наткнулся на Марша.
— Ну, как вам понравились «братья»?
— Я ждал чего-то более любопытного, — ответил Билл.
Тоби Марш прошептал:
— Скажите лучше — знакомства с Двадцать третьей степенью. Кстати, упоминали о ней сегодня?
— Нет, не упоминали. Почему?
Взломщик рассмеялся:
— О Двадцать третьей степени никогда не упоминают. Это карательный орган общества. И вы видели сегодня по меньшей мере двух человек, которые еще на прошлой неделе принадлежали к Двадцать третьей степени, а теперь… выброшены в первую. Так часто случается в этом обществе.
— Самое удивительное, что меня уже зачислили в Великую Ложу, — признался молодой человек. — Впрочем, может быть, эта бумажка содержит какие-то разъяснения.
С этими словами Билл подошел к фонарю
Глава 20
— Никто толком не знает, кто члены Великой Ложи, где они собираются, кто входит в Двадцать третью степень… Рядовые члены должны довольствоваться исполнением глупейших обрядов и пением не менее глупых песен, — рассуждал Тоби Марш.
— Но кто же все знает? — спросил инспектор Баллот.
— Великий Приор и больше никто, — ответил Марш. — Все правила и обряды записаны в Книге Законов. Эту книгу написал первый из Великих Приоров. Когда Великий Приор умирает, книга передается его преемнику. Так, по крайней мере, я слышал.
— Есть ли во всем этом какое-либо мошенничество?
— Нет! Общество делает много добра: строит приюты для детей своих членов, убежища для инвалидов и так далее. Все идет честь-честью. Единственно, чего я не понимаю — как может стоять во главе Двадцать третьей степени этот мошенник Лэффин!
— Я много раздумывал над убийством, — проговорил Баллот. — Не приходило вам в голову, что брат Джон мог предать интересы «Сынов Рагузы»?
— Не знаю, — ответил Марш, вставая. — Извините меня, господа, но мне пора… Кстати, вы не знакомы с Дженни Хемпшау? Нет? Вы много потеряли…
Миссис Хемпшау была квартирной хозяйкой Тоби Марша. В жизни эту даму интересовали только две вещи: таланты ее единственной дочери и убийства.
В тот вечер, когда Хольбрук был принят в члены братства «Сынов Рагузы», мать и дочь сидели у камина, и матери, как это часто бывало, приходилось выслушивать довольно едкие замечания дочери.
— Я, конечно, не из золота, милая мама, — говорила она, — но мне кажется, что я делаю для тебя достаточно. Я предоставила тебе этот дом, обставила его приличной мебелью и даю сверх того три фунта в неделю! Вот уже шесть месяцев, как я не играю — откуда прикажешь брать деньги? Почему бы тебе не взять второго жильца?
Так говорила знаменитая танцовщица Ла Флоретт, которая, как правильно угадала Бетти, была чистокровной англичанкой.
— Но я делаю такие чудеса, чтобы обернуться с деньгами, которые ты мне даешь! — плаксивым голосом ответила мать. — И потом, мистер Марш не допустит, чтобы в квартире был еще один жилец, и я боюсь, что в конце концов мы останемся вовсе без квартирантов. Когда я была еще девушкой и работала у этих Кэрью, где произошло потом страшное убийство…
— Оставь эти старые истории. Я слышала о них тысячи раз, — резко перебила дочь.
— Девочку отдали в приют, а потом ее взял какой-то доктор. Как же его звали?.. Он еще переименовал потом ее в Карен… Ах, да — доктор Лэффин!.. Но, что с тобой, дорогая моя?
Ла Флоретт пристально смотрела на мать.
— Кэрью было ее первоначальное имя?
— Ну да, Бетти Кэрью! Это была славная девчонка с рыжими волосиками. И замечательнее всего, что она вовсе не дочь убийцы!
Танцовщица слушала с широко раскрытыми глазами.