Сююмбика
Шрифт:
– И то верно, – откликнулась Хабира. – Ханум нужно время прийти в себя, не далёк тот час, когда повелитель переступит порог её покоев.
Прислужницы засуетились, облачили разомлевшую Сююмбику в одежды, накинули на голову покрывало. Ханум еле передвигала ногами, но оказавшись на женской половине, пришла в себя. Свежий воздух галереи, через которую они прошли в гарем, привёл её в чувство, но не лишил дремотного состояния. Новобрачная мечтала только об одном: окунуться в ворох мягких подушечек и заснуть.
Глава 11
Покои ханум приготовили задолго до приезда Сююмбики. Высокие сводчатые потолки
На Сююмбику это сказочное великолепие уже не произвело никакого впечатления, она на всё взирала полусонными, безразличными глазами. Ей мучительно хотелось разогнать суетившихся вокруг служанок и заснуть под напевную, протяжную песню Оянэ. Наконец её уложили в постель, невольницы одна за другой покидали покои, их ноги неслышно ступали по коврам, и сквозь полуприкрытые веки Сююмбике казалось, что девушки летают по воздуху. Хабира ещё возилась у столиков, наполняя кувшины прохладными напитками, и Оянэ поправляла покрывало, что-то успокаивающее нашёптывала своей воспитаннице. Но вот и они покинули комнату, только через мгновение опять приоткрылась дверь, вернулась Хабира. Она склонилась над своей госпожой и шепнула заговорщически:
– Ханум, будьте покорны повелителю. Наш господин любит повиновение и ласку, уж поверьте вашей верной служанке.
И, поклонившись, она серой тенью растворилась в полутьме.
Сон Сююмбики как рукой сняло, она мгновенно поднялась, подтянув ноги под себя и пугливо озираясь. За свадебным обрядом и банной церемонией она позабыла о том, что сегодня ночью предстоит вступление мужа в законные права. От одной только мысли, что к ней войдёт Джан-Али и его руки коснутся её тела, у Сююмбики мурашки побежали по спине. Девушка спустила ноги на тёплый ворсистый ковёр и подбежала к окну, – там стояли сундуки из её приданого. Сююмбика откинула кожаную крышку и торопливо засунула руки под стопы одежд. На самом дне нашла кинжал, подаренный отцом. Она вынула его из драгоценных ножен и пощупала лезвие, кинжал был остёр, как бритва. Сююмбика спрятала оружие на груди и укрылась под одеялом. Волнение почти отступило, осталось только радостное возбуждение, какое она всегда испытывала, отправляясь на охоту. Теперь она была вооружена, и никто не посмеет её обидеть!
Вскоре в коридоре раздались уверенные мужские шаги. Повелителя сопровождали прислужники гарема, и их угодливые, по-женски высокие голоса были отчётливо слышны не сомкнувшей глаз Сююмбике. Евнухи пожелали хану всех благ и распахнули двери, ведущие в покои новобрачной. Кто-то внёс светильник. Сююмбика с головой накрылась атласным одеялом и затихла, не подавая признаков жизни. Джан-Али усмехнулся, он задул огонь и приблизился к ложу. Сююмбика слышала, как, тяжело дыша, её муж скидывал с себя нарядный казакин из серебряной парчи, стягивал тонкие ичиги. Джан-Али был пьян, и каждое движение давалось ему с трудом. Тонкое голенище застряло в пятке и не двигалось с места.
– Эй, ты! – хан пихнул жену в бок. – Помоги снять ичиги!
Сююмбика ничего не ответила, лишь поспешно отодвинулась подальше от мужа. Наконец он справился с обувкой. Откинув ичиги в сторону, Джан-Али поднялся, разглядывая притихшую девушку. Его душила глухая злоба, взять бы плеть да поучить жену как следует. Проклятая ногайка! Разве так встречают своего мужа?! Хотелось развернуться и уйти туда, где на уютном ложе Нурай его ждут желанные объятья. Но нельзя! Сегодня перед лицом Всевышнего он соединился в законном браке с ногайкой, и до утра она должна стать его женой, а иначе не избежать недоумённых взглядов и ехидных шепотков.
Выругавшись, хан нащупал на столике кувшины с напитками, из того, где обнаружил вино, наполнил кубок. Он залпом опустошил его, ощутив, как хмель ударил в голову, а с ним силы и злости прибавилось. Джан-Али рванул на себя одеяло, ухватил Сююмбику за косы и стащил её из постели. Девушка вскрикнула, но не будь она дочерью Юсуфа, если немедля не ответила бы обидчику. Не раздумывая ни минуты, она вцепилась зубами в руку мужа. От пронзившей его острой боли Джан-Али взревел и отшвырнул жену на пол. Хотелось кинуться на неё, избить до полусмерти дерзкую, но в то же мгновение хан остановился, – в руке Сююмбики блеснуло лезвие кинжала.
– О, нет! – гневно выкрикнул Джан-Али. – С меня хватит! Я пришлю сюда конюшего, который укрощает диких кобылиц. Сначала тебя объездят, а потом ты будешь как шёлковая!
В бешенстве хан босой и без казакина выбежал прочь. Торопливые шаги его ног и отчаянная ругань ещё долго отдавались эхом в переходах гарема.
Скрипнула боковая дверь, и сейчас же из-за неё выглянули испуганные лица Оянэ и Хабиры:
– Госпожа, где вы?
Сююмбика поднялась с ковра, а Оянэ, увидев оружие в руках своей любимицы, всплеснула руками:
– Откуда у вас кинжал?! Что вы наделали, госпожа? Видел бы вас сейчас беклярибек Юсуф, сказал бы, что перед ним стоит не ханум, а глупая строптивая девчонка! Как вы могли, не боясь Аллаха, не подчиниться мужу? Хорошо, что моя незабвенная госпожа Айбика не дожила до этого позора…
Оянэ заплакала, запричитала, и упрёки её раскалённым маслом полились в уши воспитанницы. Сююмбика зажмурилась, отвернулась к окну, зажимая руками тревожно бившееся сердечко. Оянэ прекратила причитать внезапно, бросила на постель ворох одежд:
– Сейчас же одевайтесь и отправляйтесь к повелителю вымаливать себе прощение!
Сююмбика несогласно мотнула головой. Она кинулась на постель и горько, совсем по-детски расплакалась, пока не услышала испуганного восклицания Хабиры. Сююмбика подняла залитое слезами лицо и увидела стоявшего на пороге Джан-Али. Оянэ с Хабирой, низко склонившись, исчезли за дверью. Зловещая фигура шагнула к Сююмбике. В свете забытого прислугой светильника всплыло его закаменелое лицо, в руках хан держал плётку. Сююмбика всхлипнула и поднялась навстречу. Она так и стояла, покорно опустив руки, пока Джан-Али бесцеремонно раздевал её. Так же грубо, словно нарочно пытаясь причинить боль и внушить отвращение, хан взял её…