Т-390, или Сентиментальное путешествие по Монголии
Шрифт:
— Не скрипи! — говорил ему обыкновенно Дэн.
Алеша втыкал нож в пол, хватался за него и останавливался. Но вскоре снова начинал скрипеть.
— Не скрипи! — строго говорил Дэн.
Алеша уходил к тете Вале, громко скрипя половицами.
У Жугдэрдемидийна Гуррагчи начали вдруг жутко расти волосы. Они свешивались уже до середины мачты.
Алеша теперь не играл во сне с Колей в шахматы. Раз они не играли, Коля не насылал на Алешу прилетающих пчел. Алеша (от этого, наверно) стал спать очень много. А может, просто от холода стал спать больше, а с Колей не играл потому, что тот не хотел Алешу будить, непонятно, что было истиной. Коля играл теперь с радистом Радием Родионовичем, обменивался новыми идеями, приглашал попить
— Вот скажи мне, Радий Родионович, — говорил, например, шофер, — вот скажи мне, кто из нас кому снится?
— Оба снимся, — отвечал ему на это радист.
— То есть, получается, ты снишься мне, а я снюсь тебе?
— Ну… наверно, так.
— А кто кому раньше начал сниться?
— Ну… а зачем тебе?
— Потому что… смотри. Кто раньше начал другого во сне видеть, тот и главнее. Он, значит, первичен. А кто позже, тот, ясное дело, вторичен. Если первичный проснется, то вторичный сразу же умрет. Потому что перестал первичному сниться. Понимаешь? Вот мне и интересно, кто из нас раньше заснул. Ну как, здорово?
— Да ведь разницы-то никакой и нет.
— Как это нет? Почему?
— Да потому, что второй-то первого все равно тоже видит. Как только второй умрет, он сразу же перестанет видеть первого во сне. И первый тоже умрет.
— Погоди… Дай подумать.
— И получается, что, кто бы ни проснулся, все равно оба мы умрем.
— Но… Но как же так? Глупости ты говоришь, Радий Родионович!
— Если глупости, то… то просыпайся, пожалуйста. Посмотрим, как ты после этого выживешь.
— Нет, я лучше, пожалуй, посплю еще. А попозже проснусь, конечно, — обиженно говорил Коля. И до конца сна с радистом не говорил. Все время почему-то так получалось, что радист заставлял водителя дуться.
Потом кто-нибудь из них просыпался, конечно, но никто не умирал. Становилось совсем холодно; Коля от неподвижности жирел, а радист, наоборот, терял вес.
В следующем сне все повторялось — Коля начинал разговор с того, что приглашал Радия Родионовича в гости. Радий Родионович обещался всенепременно быть.
Становилось совсем холодно, утром на траве появлялся иней. Днем солнышко еще кое-как грело, но к вечеру опять все зябли. У экипажа мерзли носы, матросы и офицеры слонялись, как сонные мухи, по кораблю. Только игрушкам на мороз было наплевать. Остальные же при бакштаге собирались греться на камбузе, при галфвинде на подветренном борту. Обычно дул форштаг, так что сидели в кубрике и смотрели в иллюминаторы. Гадали о том, куда идет корабль, какова его тайная миссия, есть ли где поблизости монголы, и что скорее бы с ними сразиться, а то ждем, ждем, а монголов всё нет, а как нападут неожиданно, так и всё… Как-то это всё нехорошо, надо бы подготовиться, да, точно, подготовиться, кто предупрежден, тот вооружен, надо всегда быть начеку, Дэн, ты смотри, если что подозрительное увидишь, ты тут же нас буди, да, хорошо, надо бы еще Виталика предупредить, что-то Коля какой-то подозрительный стал, но ничего, Виталик свой человек, если что, просигналит. А как вы думаете, мужики, почему мы столько ездим, а монголов только один раз видели? Ну, да, полтора, но вообще-то ненормально, битв нет. И хорошо, что нет, типун тебе на язык, а все равно что-то подозрительно… Может, капитан трусит, специально ушел в безопасный район, а тут, понятно, ничего такого нет, не трусит, а бережет экипаж, ха-ха-ха, скорее бы завтра, тетя Валя опять сказку расскажет, а мне кажется, мужики, что у нашего капитана миссия, он без приказа не стал бы тут ползать. Да какая у него может быть миссия, боится он, да и все, ша, мужики, Афоня идет… Прошел, вроде. Может, тут действительно какое тайное задание, например, клад ищет, да нет, чушь, какой клад, да, точно, клад! Найдем клад, тут и войне конец. Ну, не знаю, вряд ли… Ну, посмотрим. Так что ты, Дэн, смотри в оба, чтоб ни один монгол, да,
Соколицы не чурались мужского общества и сидели иной раз в настороженной тишине среди матросов, курили трубки.
Матросы чурались соколиц и опасались, что они доложат об их разговорах капитану с Афанасием.
Те немногие, кто раньше не путал летчиц друг с другом, стали путать. К тому же с тяжелой руки тети Вали Машу (или Галю) переименовали в Розу, и теперь вообще все перемешалось.
Как-то Алеша столкнулся с Галей около каюты тети Вали.
— Привет!
— Привет, — сказал Алеша.
— Слушай, хотела тебе сказать…давно еще… Приходи ко мне чай пить? С вареньем. Подруга на вылете.
Алеша заволновался. Сбывалась Алешина мечта.
— А ты что ж не полетела?
— Ну, как тебе сказать… — таинственно произнесла Галя. — Я заболела… Ну пошли в каюту, расскажу!
В каюте Галя села на кровать, обхватила руками колени.
— Послу-ушай… Мне совсем холодно… Я заболела.
Мечта была совсем близко.
— Чайку? — осторожно, чтоб не спугнуть, спросил Алеша.
— Нет, не хочу чайку… Холодно мне.
— Если холодно, надо чайку горячего. Подожди, Галя, я к Афанасию сбегаю, сейчас вернусь!
— Да не надо никуда бежать! Алеша!
Да что такое! Мечта прямо уходила из Алешиных рук. Алеша, попытался схватить ее за хвост, как рыбу.
— Нет-нет! Тебе же холодно! — и Алеша бросился на камбуз.
Когда он вернулся, в соколиной каюте никого уже не было. Алеша стучался еще минут пять, но ему так и не открыли. Тогда он пошел к бабушке. Бабушка обучала его управляться с Хрюшей, Степашкой и прочими.
У Алеши получалось неплохо.
21-бис. Деревья
Степная болезнь поразила капитана.
— Сплошная степь кругом, — сокрушался капитан. — Степь да степь!..
И верно, капитан был прав. Ничего, кроме плоской степи, вокруг не было. Был только бронеаэродром, но и он, оборудованный взлетно-посадочной полосой, был довольно-таки плоским.
Еще имелся в наличии вполне объемный грузовик, но грузовик — это было совсем не то. Например, когда дул ветер, грузовик не скрипел и не качался.
Капитан соскучился по лесу, по осине, скрипящей от ветра осенними ночами.
Вообще-то на корабле были, конечно, скрипящие предметы, например, половицы, особенно когда по ним шел морской походкой боцман или кок Афанасий. Но про половицы нельзя было сказать, что они качаются, хотя кок Афанасий или боцман качались очень даже. Алеша скрипел и качался в гамаке, но он лежал, а деревья стояли. Качались также и травы, но про них сверху нельзя было сказать, что они именно качаются, не говоря уж про скрипят. Не было никакой возможности воспринимать движение каждой травинки, поэтому качание травы можно было воспринимать только в целом. А в целом стебли двигались волнообразно, перистальтически. Лучше б не качались. Мутило.
— Кишечник, чистый кишечник. Вы заметили, что мы находимся в желудке у Степи? Степь нас постепенно переваривает, и скоро переварит совсем, — делился капитан своими гастрономическими наблюдениями с коком. — Посмотрите, что стало с радистом. Вы его кормите?
— Кормлю, — отвечал кок.
— Кормите получше.
— У травинки нет индивидуальности, а у дерева есть, — рассказывал он Маше, а Маша только округляла глаза.
Маша была очень симпатичная, когда округляла глаза.
Капитан соскучился по лесу. Он сидел, думал, отчего же лес ему нравится больше, чем степь, почему ему так надоела ровная поверхность.