Т. 03 Гражданин Галактики
Шрифт:
Даже Дасти Родсу и тому не удавалось. Его близнец не мог так долго концентрировать свое внимание на картине, ведь Дасти требовались многие часы, чтобы «увидеть» ее.
Все это было для нас, мягко говоря, очень грустно. Слышать голоса — хорошо, но не тогда, когда ты не понимаешь, что тебе говорят, и не можешь от них отключиться. Возможно, некоторые странные случаи, известные психиатрам, в конце концов вовсе не были сумасшествием. Может быть, несчастные психи просто настраивались не на ту длину волны, на которую надо.
Дядюшка Альф сначала переносил это тяжелее других, и мы с ним как-то просидели весь вечер, пытаясь наладить связь, объединив наши усилия. А потом он вдруг снова обрел свое всегдашнее спокойствие; Конфетка
Пру была единственной, кто радовался нарушению связи; наконец-то ей удалось выскользнуть из-под каблука своей сестрички. Наконец-то ее целовали по-настоящему, может быть, в первый раз за всю жизнь. Нет! Целовал ее не я; просто я как-то спустился вниз, чтобы попить из бачка с водой, но тут же быстро и тихо попятился назад, напрочь позабыв о жажде. Не стоит говорить о том, кто это был, поскольку личность не имеет значения; думаю, что Пру сейчас была в таком состоянии, что накинулась бы и на самого капитана, если б смогла его изловить и заставить стоять смирно. Бедная маленькая Пру!
Мы настроились на то, что придется ждать, пока наконец скорость полета не упадет настолько, что мы снова окажемся в нужной для переговоров фазе. С другими кораблями связь все еще поддерживалась, так как они наращивали скорость синхронно с нами; между нами непрерывно велись переговоры по сути вставшей перед нами дилеммы, существования которой раньше никто не мог и предположить. В некоторых отношениях она была не столь уж и важна, ибо сообщать на Землю нам было не о чем до тех пор, пока мы не начнем тормозить и не приступим к исследованию звездных систем, к которым направлялись. Однако в другом смысле важность происходящего была неоспорима: время, пока «Элси» шла на скорости света (минус величина не толще комариного усика), нам казалось очень коротким; зато для тех, кто остался на Земле, оно составит, по меньшей мере, десять «с хвостиком» полновесных гринвичских лет. Как мы потом узнали, доктора Деверо и его «двойников» на других кораблях и в самом ФППИ очень волновал вопрос о том, сколько телепар все еще будут функционировать (если таковые вообще останутся) по прошествии столь большого срока. И причины для такого беспокойства были. Исследования неопровержимо доказали, что однояйцевые близнецы никогда не образуют телепар, если их разлучают на несколько лет; отчасти, кстати, по этой причине нас старались брать в полет молодыми — взрослая жизнь часто разлучает близнецов.
До сих пор близнецы, участвующие в проекте «Lebensraum», не были по-настоящему разделены. Конечно, между нами лежали расстояния, которых даже вообразить было невозможно, но каждая пара ежедневно выходила на связь и постоянно практиковалась в общении — вахты были обязательны даже тогда, когда посылать было нечего, кроме сведений о мелких событиях нашей повседневной жизни.
Так вот — не нарушат ли гармонию между телепартнерами годы отсутствия контакта?
Меня этот вопрос не волновал; я-то ведь ничего не знал об этих дебатах. Однако несколько слов, сказанных мистером О'Тулом, заставили меня предположить, что через пару недель корабельного времени мы приблизимся к той фазе скорости, при которой снова сможем понимать друг друга.
А пока, что ж, пока не будем выходить на вахту, и то хлеб! Я отправился спать, стараясь не обращать внимания на повизгивания и шорохи внутри черепной коробки.
Разбудил меня Пат.
«Том… Отвечай, Том. Ты слышишь меня? Том… Отвечай же…»
«Эй, Пат, я тут!»
Сна как не бывало. Я уже не лежал, а стоял на полу и был так взволнован, что еле мог говорить.
«Том! О Том! Как я рад слышать тебя, дружище! Ведь прошло два года с тех пор, как мне удалось вызвать тебя в последний раз».
«Но…»
Я начал было спорить, а потом передумал. Это для меня прошло меньше недели, но мне следовало бы поглядеть на гринвичский календарь
«Не мешай мне говорить, Том, я ведь долго работать не смогу. Я нахожусь в глубоком гипнозе и напичкан наркотиками уже целых шесть недель. Мне понадобились эти шесть недель, чтобы вступить с тобой в контакт. Держать меня дольше в таком состоянии они опасаются».
«Ты хочешь сказать, что и в эту минуту находишься под гипнозом?»
«Конечно. Иначе не смог бы с тобой разговаривать. Дальше… — Его голос на секунду как бы размылся. — Извини. Нас прервали, чтоб сделать мне еще один укол и внутривенное вливание. А теперь слушай внимательно и записывай расписание: ван Хоутен…»
Он диктовал время по Гринвичу с точностью до секунды для каждого из нас и исчез, когда я читал ему для проверки… Я поймал только «до свидания» уже почти на пределе слышимости, а затем наступило полное молчание.
Я натянул штаны, прежде чем броситься будить капитана, надеть ботинки терпения уже не хватило. Затем проснулись все, и было включено дневное освещение, хотя официально еще стояла ночь, и Мама О'Тул варила кофе, и все говорили одновременно, громко и весело. В вычислительном центре толпились релятивисты и Джанет Мейерс рассчитывала корабельное время для встречи Верни ван Хоутена со своим близнецом, так как именно Ван возглавлял список, времени на включение компьютера уже не оставалось.
Вану с братом связаться не удалось, все сидели как на иголках, а Джанет Мейерс рыдала, так как кто-то сказал, что она сделала ошибку, вычисляя корабельное время без помощи компьютера. Однако Бэбкок лично проверил ее решение на ЭВМ вплоть до девятого десятичного знака. Ледяным тоном он объявил, что был бы признателен всем, кто перестанет критиковать его подчиненных; такая привилегия принадлежит только ему.
Глория вышла на связь со своей сестричкой почти сразу же после этого, и все сразу почувствовали себя куда лучше. Капитан послал докладную на флагманский корабль через мисс Гамму и получил ответ, что еще два корабля — «Наутилус» и «Христофор Колумб» восстановили контакт с Землей.
Невыходы на вахту или опоздания из-за того, что кто-то по дороге в рубку решил заскочить в буфет и перехватить там что-нибудь вкусненькое, теперь прекратились. Если пересчет времени, сделанный компьютером, утверждал, что ваш двойняшка будет готов к передаче в три часа семнадцать минут ноль шесть секунд и выйдет на связь лишь на одну минуту по корабельному времени, вы без всяких разговоров ждали его уже с трех часов со включенным магнитофоном и прижатым к губам микрофоном. Для нас — корабельных — это было просто, но каждый понимал, что его телепартнеру пришлось подвергнуться гипнозу и мощной дозе опасных наркотиков, чтоб хоть ненадолго встретиться с нами; кстати, доктору Деверо такая практика была совсем не по душе.
Так что ясно: в таких условиях времени для праздной болтовни не было — ведь ваш близнец, вернее всего, сокращал свою жизнь минимум на час за каждое сказанное слово. Ты записывал все, что он говорит без повторов и задержек; затем транслировал то, что завизировал к передаче капитан. И если оставалось несколько свободных секунд, и то ладно. Обычно не оставалось… именно поэтому я мало чего понял насчет женитьбы Пата.
Понимаете, те две недели нашего времени, которые потребовались для перехода от максимальной скорости к торможению, составили на Земле около десяти лет. Соотношение было один к двумстам пятидесяти в среднем, но ведь «в среднем» это же не все время, и где-то посередке этих двух недель максимум «пробуксовки» был куда больше. Я спросил мистера О’Тула, каков был максимум «пробуксовки», а он в ответ только покачал головой. Не было возможности замерить его, сказал он мне, и вероятные ошибки измерений были больше тех бесконечно малых величин, с которыми ему пришлось иметь дело.