Т. 04 Дорога доблести

Хайнлайн Роберт Энсон

— Минутку! Вы сказали, на шестьдесят шестом?

— Да. Конечно.

— Так называлось это шоссе, пока его не перестроили. А сейчас никто его не зовет иначе как «межплатное сороковое»… Тому уж наверняка лет сорок, а может, и пятьдесят. Эге! Вы, значит, путешествуете во времени, так что ли?

— А какой сейчас год?

— 1994-й.

— И у нас тот же. Среда, восемнадцатое мая. Во всяком случае, с утра было так. До перемены.

— Так оно и есть пока. Но… слушайте, давайте перестанем перепрыгивать с темы на тему. Начинайте сначала, каким бы оно ни было, и расскажите, как вы оказались за этой стеной, да еще в чем мать родила.

Я ему все и выложил.

Выслушав, он сказал:

— Насчет этой ямы

огненной… Вы обожглись?

— Только маленький волдырь вскочил.

— Только волдырь, значит. Полагаю, вам бы и в аду пришлось недурственно.

— Слушайте, Джерри, они действительно расхаживают по раскаленным углям.

— Я знаю. Видел. В Новой Гвинее. Но попробовать не соблазнился. Этот айсберг… что-то меня в нем настораживает. Как может айсберг врезаться в борт судна? Айсберг лежит в воде неподвижно. Всегда. Конечно, корабль может в него врезаться, но тогда вмятина будет в носовой части. Верно?

— Маргрета!

— Не знаю, Алек. То, что говорит Джерри, в общем-то, логично. Но случилось все именно так.

— Джерри, я тоже ничего не знаю. Мы были в одной из носовых кают, так что, может быть, смяло весь нос. Но если Маргрета ничего не знает, то я уж тем более, поскольку меня стукнуло по голове и я потерял сознание. Марга удерживала меня на воде, как я вам и рассказывал.

Фарнсуорт задумчиво разглядывал меня. Он развернул свое сиденье так, чтобы видеть нас обоих, пока я рассказывал, и показал Маргрете, как сделать, чтобы ее сиденье тоже могло повернуться. Теперь мы сидели дружным кружком и наши колени почти соприкасались, Джерри сидел спиной к движению.

— Алек, а что стало с Хергенсхаймером?

— Может, я плохо объяснил, но мне самому не все ясно. Про-пал-то Грэхем. А я — Хергенсхаймер. Когда я прошел сквозь пламя и оказался в другой Вселенной, то, как уже говорил, обнаружил себя на месте Грэхема. Все звали меня Грэхемом и, кажется, в самом деле думали, что я — Грэхем… а Грэхема не было — пропал. Догадываюсь, что вы считаете, будто я воспользовался самым простым выходом из этой ситуации… но поймите, я оказался там, в тысячах милях от дома, без денег, без билета, и никто на корабле и не слыхивал о Хергенсхаймере! — я пожал плечами и беспомощно всплеснул руками. — Я согрешил. Я надел его одежду, я ел за его столом, я откликался на его имя.

— И все равно никак не могу ухватить суть. Возможно, вы так похожи на Грэхема, что обманулись почти все… но жена-то все же должна была почуять разницу. Марджи!

Маргрета печально и с любовью взглянула мне в глаза и ответила без колебаний:

— Джерри, мой муж ошибается. У него странная амнезия. Он и есть Алек Грэхем. Нет никакого Александра Хергенсхаймера. И никогда не было.

Я онемел. Правда, мы с Маргретой уже много недель не касались этой проблемы. Правда, она никогда решительно не заявляла, что я — не Алек Грэхем. Я понял (уже в который раз), что Маргрету невозможно переспорить. Всякий раз, когда я думал, что победил, оказывалось, что она просто перестала разговаривать.

Фарнсуорт обратился ко мне:

— Может быть, все дело в ударе по голове, Алек?

— Слушайте, удар был пустяковый — несколько минут забытья и все. И в моей памяти нет никаких пробелов. Тем более, что все произошло спустя две недели после хождения по углям. Джерри, моя жена — удивительная женщина… но тут я должен с ней не согласиться. Ей хочется верить, что я Алек Грэхем, потому что она полюбила его задолго до того, как мы с ней встретились. Она верит в это, потому что это стало для нее необходимостью. Но я-то, конечно, знаю, кто я такой. Я — Хергенсхаймер. Я признаю, что амнезия может давать любопытнейшие отклонения, но есть один ключ, который я не могу подделать, который бесспорно доказывает, что я Александр Хергенсхаймер и никогда не был Алеком Грэхемом. — Я хлопнул себя по голому животу там, где когда-то у

меня отвисали жировые складки. — Вот оно, это доказательство: я носил одежду Грэхема, о чем уже упоминал. Но его костюмы мне были не совсем впору. В тот день, когда я прошел через пламя, я был несколько толстоват, слишком тяжел, и вот тут у меня накопился излишек жира. — Я опять хлопнул себя по животу. — Костюмы Грэхема оказались мне узковаты в талии. Мне приходилось втягивать живот и задерживать дыхание, чтобы застегнуть пояс на любых его брюках. За те мгновения, что я шел через пламя, так растолстеть я не мог. И этого не случилось. За две недели сытной пищи на круизном корабле я отрастил это брюхо… Что и доказывает, что я вовсе не Алек Грэхем.

Маргрета сидела неподвижно, ее лицо было лишено всякого выражения. Однако Фарнсуорт спросил:

— Марджи?

— Алек, у тебя были точно такие же трудности с одеждой до прогулки сквозь пламя. И по той же причине. Слишком много вкусной еды. — Она улыбнулась. — Мне страшно неприятно противоречить тебе, мой любимый… и я вне себя от радости, что ты — это ты.

Джерри прервал ее:

— Алек, найдется немало мужчин, которые согласятся пройти через огонь только ради того, чтобы женщина посмотрела на них вот так хоть разок. Когда попадете в Канзас, вам надо будет повидаться с хорошим специалистом по мозгам — надо же распутать дело с амнезией. Никто и никогда не может обмануть женщину, когда дело касается ее мужа. Когда она живет с ним, спит с ним, ставит ему клизмы и выслушивает его шуточки, подмена невозможна, как бы ни был похож на мужа его двойник. Даже близнецу это не удалось бы. Есть множество мелочей, известных жене и скрытых от глаз посторонних.

— Марга, — сказал я, — теперь все зависит от тебя.

Она ответила:

— Джерри, мой муж считает, что я могу это опровергнуть, хотя бы частично. В то время я еще не знала Алека так хорошо, как жена знает мужа. Я не была тогда его женой; я была возлюбленной и то всего лишь в течение нескольких дней. — Она улыбнулась. — Но вы правы по существу. Я его узнала.

Фарнсуорт нахмурился:

— Мне кажется, все опять запуталось. Либо мы говорим об одном человеке, либо о двух. Этот Александр Хергенсхаймер… Алек, расскажи мне о нем.

— Я протестантский священник, Джерри, рукоположенный братьями Апокалипсической Христовой церкви единой истины — или иначе — братьями в Апокалипсисе, как это часто сокращенно называют. Я родился на ферме деда, неподалеку от Уичито 22 мая…

— Ах, у вас, значит, на этой неделе день рождения? — заметил Джерри. Марга насторожилась.

— Именно так. У меня голова была слишком забита заботами, чтобы вспомнить об этом… в тысяча девятьсот шестидесятом году. Мои родители и дед умерли. Старший брат все еще трудится на семейной ферме.

— Поэтому вы и едете в Канзас? Хотите найти брата?

— Нет. Та ферма в другой Вселенной. В той, где я вырос.

— А тогда зачем вам Канзас?

Я немного помолчал.

— Логичного ответа у меня нет. Возможно, меня влечет домой инстинкт. А может, что-то, что заставляет лошадей бросаться обратно в горящую конюшню. Не знаю, Джерри. Но я должен вернуться и постараться отыскать свои корни.

— Вот эту причину я понимаю. Продолжайте.

Я рассказал ему о днях учебы, не скрыв, что ничего не добился на ниве техники, о переходе в семинарию, о рукоположении после окончания ее и о своих связях с ЦОБ. Я не стал упоминать об Абигайль, мне не хотелось говорить, что я не очень-то преуспел и в роли священника (это мое личное мнение) из-за того, что Абигайль не любила моих прихожан, а прихожане терпеть не могли Абигайль. Невозможно уложить все детали в короткий автобиографический очерк, но факт остается фактом — я выбросил Абигайль из рассказа совсем, для того чтобы не вызывать сомнений в легитимности положения Маргреты… последнего я никак не мог допустить.