Т. 05 Достаточно времени для любви
Шрифт:
— Что ты хочешь этим сказать?
— Только то, что сказал. — (Что я могу ему сказать? Чему он поверит? Я не могу совсем ничего не говорить — это же дедуся, научивший меня стрельбе и еще тысяче разных вещей. Но чему он поверит?) — Эта война никому не принесет пользы; после нее станет еще хуже.
Дедуся посмотрел на него, сдвинув клочковатые брови.
— Тед, ты что, симпатизируешь Германии?
— Нет.
— Может, ты пацифист? А что — может быть, ведь ты никогда не говорил о войне.
— Нет, я не пацифист.
— Ты хочешь сказать, когда мы выиграем эту войну!
— Хорошо: когда мы выиграем эту войну, окажется, что на самом деле мы ее проиграли. Мы потеряем все, за что, как мы думали, боролись.
Мистер Джонсон резко изменил тактику.
— Когда ты идешь в армию?
Лазарус помедлил.
— У меня еще есть парочка неотложных дел.
— Я знал, что вы ответите мне именно так, мистер Бронсон. До свидания.
Дедуся повозился с дверной ручкой, ругнулся и вылез из автомобиля.
— Дедуся! То есть я хотел сказать, мистер Джонсон. Позвольте я все-таки довезу вас домой. Пожалуйста!
Дед покосился на Лазаруса через плечо и проговорил:
— Не на твоей жестянке, трусливый засранец. — И быстро зашагал по улице к ближайшей остановке.
Лазарус подождал, пока мистер Джонсон подымется в автобус, и поехал следом, не желая признать, что отношения с дедом безнадежно испорчены. Он увидел, как старик вышел из автобуса, и уже собрался догнать его и попытаться заговорить снова.
Но что он скажет? Он понимал чувства дедуси, понятно было, почему он так думает. К тому же Лазарус наговорил столько лишнего, что никакой разговор не поможет. И он медленно поехал вдоль 31-й улицы. На Индиана-авеню остановился, купил у газетчика «Звезду», зашел в аптеку, сел возле фонтанчика с содовой, заказал вишневый фосфат и развернул газету.
Но читать не стал, а просто задумался, уставившись в газетный лист. Продавец содовой вытер мраморный прилавок перед ним и выжидательно замер. Лазарус заказал еще один фосфат. Когда это повторилось еще раз, Лазарус попросил разрешения воспользоваться телефоном.
— Хоума или Белла?
— Хоума.
— За сигарным прилавком. Заплатить можно мне.
— Брайан? Это мистер Бронсон. Могу ли я поговорить с твоей матерью?
— Сейчас посмотрю.
Ему ответил голос деда:
— Мистер Бронсон, я удивлен вашей навязчивостью. Чего вы хотите?
— Мистер Джонсон, я хочу поговорить с миссис Смит.
— Не могу вам этого разрешить.
— Она была очень добра ко мне, я хочу поблагодарить ее и попрощаться.
— Минуточку… — Лазарус услышал, как дед проговорил: — Джордж, уйди отсюда. Брайан, возьми с собой Вуди, закрой дверь и пригляди, чтобы ее не открыли. — Затем голос мистера Джонсона сделался ближе: — Вы слушаете?
— Да, сэр.
— Тогда слушайте внимательно и
— Да, сэр.
— Моя дочь не будет разговаривать с вами ни теперь, ни впредь…
— Она знает, что я звоню? — торопливо спросил Лазарус.
— Заткнитесь! Конечно, знает и сама попросила меня сообщить вам то, что вы только что слышали. Иначе я бы просто не стал разговаривать с вами. Но я хочу добавить кое-что от себя — и не перебивайте! Моя дочь — респектабельная женщина, муж ее откликнулся на зов своей страны. Поэтому не отирайтесь возле нее. Не приходите сюда, иначе я встречу вас с пистолетом. Не звоните. Не ходите в ее церковь. Возможно, вы полагаете, что я не смогу вам этого запретить. Позвольте напомнить, что вы находитесь в Канзас-Сити. Здесь за две сломанные руки платят двадцать пять долларов, а за пятьдесят вас без колебаний убьют. Но за полный набор — это когда сперва руки переломают, а потом убьют — полагается скидка. Если вы будете настаивать, учтите: я могу позволить себе потратить шестьдесят два доллара и пятьдесят центов. Вы меня поняли?
— Да.
— А теперь уматывай да побыстрее!
— Подождите, мистер Джонсон: не верится мне, что вы станете кого-то нанимать, чтобы убить человека…
— Не советую вам дожидаться этого.
— …полагаю, вы вполне способны управиться с делом самостоятельно.
Наступила пауза. Затем старик хмыкнул.
— Возможно, вы и правы, — и повесил трубку.
Лазарус уселся в машину и поехал. Миновав церковь, которую посещала его семья, он обнаружил, что правит на запад от Линвудского бульвара. Там он впервые увидел Морин…
И никогда ее больше здесь не увидит.
Никогда. Даже если вернется и попытается исправить ошибку, которую допустил, — парадоксов не существует. Его ошибки уже вплелись в неизменную ткань пространства-времени, и все тонкости математики Энди, вся мощь «Доры» не могли этого исправить. На площади Линвуд он остановился возле Бруклин-аве-ню и подумал о том, что делать дальше.
Поехать на станцию и сесть на первый же поезд до Санта-Фе? Если хоть одна из просьб о помощи дошла через столетия, его подберут в понедельник утром — и война со всеми ее тревогами вновь сделается для него чем-то давним, а семья его забудет о Теде Бронсоне, недолгом знакомце.
Жаль, что у него не хватило времени, чтобы выгравировать последние послания; тем не менее хотя бы одно из них должно было дойти. Если нет, его будут ждать лишь в 1926 году. Но если же ни одно из них все-таки не дошло — а с этой возможностью следовало считаться, ведь он пытался воспользоваться отложенной почтой еще до того, как ее организуют, — тогда придется ждать до 1929 года и явиться на встречу в соответствии с договором. Проблем не будет; на близнецов с Дорой вполне можно положиться. Но почему же ему так плохо?