Т. 11 Угроза с Земли
Шрифт:
— Ушел еще один, и один из лучших. Доктор, что будет дальше?
— Не знаю, — ответил Силард, потирая щеку. — Бредовая ситуация, Харпер совершенно прав. Зная, что за ними наблюдают, они нервничают еще больше… А наблюдать за ними необходимо. Наши психиатры, кстати, не очень-то хорошо с этим справляются. Мы сами нервничаем рядом с Большой Бомбой, тем более что ничего в ней не понимаем. А ведь именно нам нужно бороться со страхом и нервозностью других. Научная работа в таких условиях невозможна. Тут недолго и самому спятить.
Кинг перестал расхаживать по комнате и посмотрел на Силарда в упор.
— Но ведь должен быть какой-то выход! — сказал он твердо.
Силард покачал головой:
— Это выше моих сил, генерал-директор. Как психиатр, я не вижу выхода.
— Не видите? Хм, послушайте, доктор, кто у вас самый главный?
— То есть?
— Ну, кто в вашей области является специалистом номер один?
— Трудно сказать. В нашей области нет такого единственного лучшего в мире психиатра, — мы слишком узко специализированы. Но я, кажется, знаю, кто вам подойдет. Вам нужен не просто специалист по промышленной психометрии, вам нужен лучший психиатр, разбирающийся в редких нетравматических и профессиональных психозах. Значит, вам нужен Ленц.
— Продолжайте.
— Так вот, Ленц занимается всем кругом вопросов, относящихся к влиянию среды на психику. Он связывает теорию оптимального раздражения с искусственным торможением, технику которого Коржибский [10] разработал опытным путем. Кстати, сам Ленц когда-то, еще студентом работал у Коржибского, и это, кажется, единственное, чем он по-настоящему гордится.
— В самом деле? Но ведь он, должно быть, уже староват, — Коржибский-то когда умер?
10
Граф Альберт Коржибский, (1879–1950), поляк по происхождению, создал теорию «общей семантики», базирующуюся на способности передавать идеи от поколения к поколению и в 1938 г. возглавил одноименный институт в Чикаго. В 1933 г. выпустил книгу «Наука и здравый смысл», в которой изложил основные тезисы своего учения, утверждая, что «всеобщая семантика» дает возможность человеку быстро превратиться в сверхчеловека. Идеи Коржибского оказали заметное влияние на творчество ряда американских фантастов — прежде всего, Альфреда Э. Ван-Вогта и Л. Рона Хаббарда.
— Я просто хотел вас сориентировать, поскольку работы Ленца имеют отношение к инженерно-математической психологии.
— Ага, это нам и нужно! Значит, Ленц? Но я никогда не думал о нем как о психиатре!
— Вполне естественно, это не ваша область. Однако мы ценим его хотя бы за то, что он сделал для изучения и лечения заразительных неврозов, свирепствовавших в сумасшедшие года, а он тогда сделал все, что мог.
— Где он теперь?
— Наверное, в Чикаго, в институте.
— Доставьте его сюда.
— То есть как это?
— Притащите его сюда! Садитесь вот за этот видеофон и разыщите его. Потом скажете Штейнке, чтобы позвонил в Чикаго и заказал для него стратоплан. Я хочу его видеть как можно скорее, еще до вечера.
Кинг опустился в кресло с видом человека, который снова обрел веру в себя и чувствует себя хозяином положения. Он ощущал внутри приятную теплоту, наполнявшую его лишь тогда, когда он принимал решение и начинал действовать. Лицо его снова стало уверенным.
Зато Силард был в смятении.
— Но послушайте, шеф, — попробовал он возразить. — Доктора Ленца нельзя просто вызвать, как младшего клерка. Ведь это… Ведь он — Ленц!
— Конечно. Поэтому он мне и нужен. Но ведь и я не истеричная дамочка, нуждающаяся в утешении. Он прилетит. Если понадобится, заставьте на него нажать из Вашингтона. Пусть его вызовет Белый дом. Но он должен быть здесь, и сегодня же. За дело!
Окончив свое дежурство, Эриксон попробовал отыскать Харпера и узнал, что тот отправился в город. Поэтому он наскоро перекусил на базе, облачился в «кабацкий костюм» и влез в капсулу подземной дороги, которая и доставила его в Парадиз.
Парадиз, или Рай штата Аризона, представлял собой забубенный маленький городишко, существовавший только благодаря промышленному реактору. Его обитатели были заняты единственным и весьма важным делом: они всемерно старались избавить служащих реактора от их повышенных заработков. В этом сами служащие охотно шли им навстречу, потому что в каждую получку им выдавали раз в десять больше, чем где бы то ни было. Они никогда не были уверены, что доживут до следующей зарплаты, а потому не откладывали денег на старость. К тому же компания открывала для своих работников солидные счета в банках Манхэттена — так что ж было скряжничать?
Поговаривали, и не без оснований, что в Парадизе можно получить за свои деньги все или почти все, что имелось в самом Нью-Йорке. Местные коммерсанты взяли на вооружение рекламный лозунг городка Рено штата Невада и называли Парадиз «Самым Большим Маленьким Городом в Мире». Разобиженные кабатчики Рено отвечали на это, что, поскольку любой город, расположенный по соседству с атомным заводом, неизбежно вызывает представление о смерти, гораздо более подходящим названием для Парадиза было бы «Врата Ада».
Эриксон, не теряя времени, начал обход злачных мест. На шесть кварталов главной улицы Парадиза приходилось двадцать семь заведений, торговавших крепкими напитками. Он рассчитывал найти Харпера в одном из них и надеялся, зная мужские привычки и вкусы коллеги, что найдет его во втором или третьем по счету.
Эриксон не ошибся. Харпер одиноко сидел за столиком бара де Лансея «Сан-Суси». Это был их излюбленный бар. Здесь все дышало старомодным комфортом, хромированная стойка и красные кожаные кресла нравились им куда больше феерической роскоши ультрасовременных кабаков. Де Лансей был консерватором: он предпочитал рассеянный полумрак и тихую музыку, а от дам требовал, чтобы они были одеты даже по вечерам.
Пятая рюмка виски перед Харпером была еще на две трети полна. Эриксон показал ему три пальца:
— А ну, сколько?
— Три, — отозвался Харпер. — Садись, Густав.
— Правильно, — одобрил Эриксон, умещая свое долговязое тело в низком кресле, — Ты в порядке… пока. Что стряслось?
— Выпей. Нет, не это. Здесь виски ни к черту. Наверное, Лансей его разводит. А я совсем спекся.
— Нет, Лансей этого делать не станет, и если ты так думаешь, то уползешь отсюда на четвереньках. Но как ты мог сдаться? Мне казалось, ты решил наконец высказаться и разделать их под орех.