Шрифт:
Т. медленно передвинул ногу и наступил на конец размотавшейся верёвки, прижав его к полу.
— Ну а ваш античный шлем, — продолжал Кнопф, — послужит лишним доказательством давно ходящих слухов о вашем помешательстве, граф.
С этими словами он постучал себя пальцами по голове.
— Неплохо, Кнопф, — сказал Т. — Но в ваших рассуждениях есть одна слабость.
— Какая же?
— Вы обратили внимание на мой шлем. Но не обратили на копьё.
Т. перекинул сариссу в свободную руку и показал её Кнопфу. Тот растянул губы в улыбку.
— Ваше упрямство вызывает
— Забота о моих принципах очень трогательна, — ответил Т. — Но я следую им применительно к обстоятельствам.
— Ну что ж, — промурлыкал Кнопф, — давайте узнаем, есть ли в вас истинная вера… Вам, наверно, и самому ужасно интересно?
Он поднял ко рту свой жуткий мундштук и издал два сиплых гудка.
В руках индейцев-фрачников появились короткие духовые трубки. Они вскинули своё оружие к губам; в ту же секунду Т. присел на корточки, закрывшись щитом. Раздалось несколько звонких щелчков о металл, а вслед за этим Т. страшно прокричал:
— Поберегись!
И швырнул копьё в ближайшего из индейцев.
Раздался глухой вой — скорее звериный, чем человеческий. Несчастный упал. Т. рванул на себя верёвку, и окровавленное копьё опять оказалось в его руке.
— Поберегись! — крикнул он снова.
Бросок, и второй карлик повалился на пол рядом с первым. Третий успел перезарядить свою духовую трубку и выстрелить, прежде чем его сразило копьё. Острый шип воткнулся Т. в плечо.
В ту же секунду он почувствовал во рту металлический вкус; в голове загудело, а перед глазами заплясали разноцветные пятна.
«Ариэль, — вспомнил он, — Ариэль…»
Пелена перед глазами сразу исчезла, и головокружение кончилось так же внезапно, как началось.
В Т. попало ещё два отравленных шипа — один в ногу, другой в кисть руки. Но яд больше не оказывал действия, и вскоре последний фрачник упал на пол, обливаясь тёмной кровью.
— Поберегись… — хрипло выдохнул Т.
— В этот раз ваше напутствие несколько опоздало, — меланхолично заметил Кнопф. — Впрочем, бедняга всё равно не понимал по-русски… Вы не устаёте меня удивлять, граф. Причём удивлять неприятно.
Вынув из кармана револьвер, он попятился к лестнице. Закрываясь щитом, Т. шагнул за ним следом. Грохнул выстрел; пуля под острым углом ударила в щит и отрикошетила в потолок.
Кнопф вновь поднял револьвер, тщательно прицелился и выстрелил. Керосиновая лампа, стоявшая на лавке, подскочила и, лопнув, упала на пол. По доскам поползли жёлто-голубые огненные змеи. На лице Кнопфа появилась ухмылка.
— Что ж, — сказал он. — Кому суждено сгореть, тот не умрёт от яда…
Он навёл револьвер на Т., и тот вновь выставил перед собой щит. Но Кнопф не стрелял — он просто держал Т. на мушке, дожидаясь, пока пламя расползётся по трюму.
Запахло палёным мясом. Т. чувствовал, что жар подступает со всех сторон; щит в его руке стал нагреваться.
— Прощайте, граф, — сказал Кнопф. — Счастливой дороги в Аид.
С этими словами он захлопнул за собой украшенную Аполлоном дверь.
Т. огляделся. Пустой вёсельный люк, через который он попал на корабль, теперь был отрезан непроходимой стеной огня. Бросив щит, Т. подскочил к ближайшему веслу, яростным усилием вырвал его из уключины и вытолкнул за борт. Затем он сорвал уже тлеющий халат, протиснулся сквозь узкий лаз, упал в холодную воду, нырнул и поплыл прочь от обречённого судна.
Отплыв, насколько хватило дыхания, он вынырнул и оглянулся. Баржа горела; Т. увидел привязанную к её корме лодку, куда перебирались подручные Кнопфа. Сам Кнопф был уже в лодке.
— Вон он! — крикнул один из преследователей. — Глядите, вон он плывёт!
Т. сделал глубокий вдох и нырнул за миг до того, как по воде защёлкали пули.
V
Выбравшись на берег, Т. пошёл вниз по реке, прячась в прибрежных зарослях. Зарево пожара осталось позади; вокруг сомкнулась холодная тьма, и вскоре Т. стало казаться, что он не человек, а заблудившийся зверь, крадущийся сквозь ночь — доказательством были его нагота и одиночество.
«Впрочем, — подумал он, — фальшивое чувство. Крадущийся зверь не ощущает себя крадущимся зверем. Хищнику не нужны метафоры — всё это слишком человеческое…»
Примерно через час он увидел вдали огни костров, потом услышал звуки гитары, а затем до него долетел сводящий с ума аромат печёных яблок. Это, видимо, и был тот табор, о котором говорила покойная княгиня.
Самая весёлая компания расположилась вокруг большого костра у кромки воды. Они пели «Шёл мэ вэрсты». Т. любил эту песню.
Чтобы не смутить цыган внезапностью своего появления, он издали запел им в лад. На его голос обернулось несколько человек — но никто не проявил беспокойства, когда в освещённом пространстве перед костром появился голый мускулистый бородач.
Сохраняя дистанцию, Т. присел у огня и с наслаждением стал впитывать тепло — за время прогулки по берегу он изрядно продрог. Вскоре к нему подошла цыганская девушка, одетая в ворох пёстрых платков и тряпок, и протянула глиняную тарелку с двумя печёными яблоками. Т. благодарно принял предложенное, и девушка, покосившись на его золотой талисман, присела рядом.
— Куда путь держишь, офицер? — спросила она хриплым разбойничьим голосом.
«Видимо, — подумал Т., — офицер для неё всякий мужчина, который не цыган. Какая простая вселенная, даже завидно…»
— В Оптину Пустынь, — ответил он.
— А что это такое?
— Так я сам, милая, хотел у вас разузнать.
Цыганка смерила его взглядом.
— Ну погоди, сейчас разузнаешь.
Встав, она ушла в темноту.
Когда Т. доел последнее яблоко, к нему приблизились двое — седой старик, похожий на зажиточного мужика (его принадлежность к цыганскому сословию выдавала только серьга в ухе), и бритый наголо гигант в зелёных шароварах. Торс гиганта покрывали лубочные татуировки, выполненные крайне неискусно и криво, а нос был уродливо расплющен.