Та, что гасит свет (сборник)
Шрифт:
— Абсолютно справедливая оценка не только знаний, но и, скажем так, желания эти знания получать.
— Да ясно это все! Но посмотри… — И тут Федор Федорович по-свойски присел на подлокотник кресла подчиненного, чем немало того смутил. — Лариса Вдовиченко — красавица, каких свет не видывал. Грудь, ноги, походка! А не может у тебя какой-то там зачет получить, а без него нет допуска к экзаменам. И заметь, девушка готова к вопросу сдачи подойти с неформальной стороны, нравов она современных. И раз тебе намекала, и другой, а ты, извини, просто пень бесчувственный…
Борис Антонович тут же вскочил:
—
Федор Федорович нахмурился:
— Дурак ты, Боря! Радовался бы, что у тебя есть шанс хоть с этой стороны красивых девок шпилить. Других возможностей, кроме как с проститутками спать, у тебя ведь нет? А тут сама, сама хочет и уверяет, что все сделает, как надо…
— Только ее же будет тошнить от отвращения…
— Комплексы, комплексы! Может, ей, наоборот, будет с… таким… интересно.
— А ты с ней уже пробовал?
— Да мало ли что я пробовал! Представь: она целиком зависит от тебя, исполнит все, что скажешь, будет бояться сделать что-нибудь не так, стараться. Возбудится, затрепещет в твоих руках…
— Да ты, прости господи, эротоман какой-то…
— А ты дурак! Живешь среди пыльных книжек и ничего вокруг себя не видишь!
— За предложение спасибо, только я и «Жизнь Дэвида Гейла» смотрел, и «Синюю машину»… Мне это все не особо надо.
— Хорошо, давай ее выгоним. Хотя… А если я так просто по-дружески тебя попрошу?..
— Мне кажется, друзьями мы никогда не были. Я людей с такими моральными принципами, вернее, с их полнейшим отсутствием, на километр к себе не подпускаю.
— Дурак, трижды дурак! Нам же еще работать вместе!
— Угрожаешь?
— Так, намекаю…
— Всего хорошего. — И Борис Антонович повернулся к двери, чтобы уйти.
Федор Федорович загородил ему дорогу:
— Ладно, давай по-другому. Ну, красивая девка, ну, дура, но жизнь-то ей зачем ломать, а? Три курса отучилась — и тут на тебе! Да тут пойдут такие толки и пересуды, кстати, и на твой счет. Сделай это для меня, а? Буду твой должник, вот ей-богу!
— Что-то я начинаю догадываться… — криво усмехнулся Борис Антонович. — Интерес, поди, неспроста? Уже успел там побывать? За пятерку по какому предмету?
— Дурак ты! Исключительно по обоюдной симпатии!
— И ты вот так ее мне сейчас предлагаешь?
— Да она испорченная девчонка, ей самой интересно…
— Интересно с хромым и кривоногим? Да вы тут уже охренели совсем! О времена, о нравы! Пусть зачетку тебе отдаст, а я видеть ее, потаскушку, не хочу. Еще встречусь взглядом, наговорю лишнего… — И уже в дверях Борис Антонович добавил: — А про должок-то я не забуду…
— Хорошо, хорошо! — расплылся в кислой улыбке заведующий кафедрой.
Борис Антонович вернулся в аудиторию, попросил сдать работы. Каждый текст начинался со слов: «London — the capital of Great Britain…»
«Недоношенные…» — подумал он.
Через одну пару можно было идти в буфет. Взяв пухлую булочку и большую чашку чаю, Борис Антонович пристроился рядом с коллегой Сашей, которого считал единственным своим другом.
— Привет.
— Привет.
— Представляешь, Федорыч предложил мне секс с Вдовиченко за обычную закорючку в зачетке.
— Это красивая баба, — жуя, ответил Саша. — Он всех сам так настраивает. Ребята тащат коньяк и виски, девчата — зады и груди.
— Противно.
— А что тебя здесь вообще держит? Ты до пенсии будешь ассистентом. Лучше занимался бы только переводами, больше времени на них имел.
— Мне переводы, может быть, и дают за то, что я университетский преподаватель. Уволюсь — так и убью жизнь на любимого Жозе Сарамаго, питаясь только гречкой и макаронами.
— Тебе решать. А то, что завкафедрой — гондон, ты давно понял?
— Да лет шесть назад, как только его увидел.
— Вот и не рви на себе волосы, тем более вон как мало уже осталось.
— У меня сегодня нормальный семинар.
— Испанский?
— Итальянский. Хоть душой отдохну…
Они вздохнули и замолчали.
Глава 3
Чужой день рождения как начало новой жизни
В шестом часу Борис Антонович отправился домой. На остановке толпилась куча народу. Это означало, что проникнуть в транспорт можно было только исключительно с помощью локтей. Несколько человек курили, сидя на корточках, — тюремная привычка. Летишь из Екатеринбурга в какую-нибудь Пермь, а под крылом самолета везде зоны, зоны… Широка страна моя родная… Девчонки лет пятнадцати грызли семечки, сплевывая шелуху под ноги. Через годик-другой они натянут на свои попки туго облегающие шорты и пойдут прогуливаться по тротуару по улице Малышева, держась правой стороны, по ходу движения, демонстративно облизывая чупа-чупсы, чтоб иногда рядом останавливались машины, из окон которых высовывались бы «добры молодцы» и предлагали «покататься». Подружки будут критично осматривать средство передвижения, и если тачка старая, отечественная, — «нет, извини, мы по своим делам направляемся». А если тюнинг-шмунинг, а то и вообще иномарка — «можно. Только нас надо потом домой отвезти…» — «Конечно!» И вперед — в ближайшее, укрытое густой листвой местечко. В народе это называется «съем». Впрочем, нельзя быть слишком критичным — во-первых, молодость, во-вторых, должна же хоть как-то демографическая проблема решаться… Грязный бомж обходил присутствующих, выпрашивая «рублик на хлеб»…
В автобусе резвилась поддатая молодежь. Ребята умудрялись в страшной тесноте отхлебывать дерьмовое пиво из громоздких пластиковых бутылок, проливали дурно пахнущую жидкость во время резкого торможения друг на друга, ржали… Как в этом городе могли родиться Шахрины, Кормильцевы, Бутусовы… Тайна сия велика есть.
Вот и родной панельный дом с разбитым домофоном и соответственно лужей мочи у лифта. Да у лифта — еще ладно, у некоторых особый шик прямо в кабине нагадить.
Дома Борис Антонович заглянул в холодильник, а там хоть шаром покати. Хорошо, переоборудовали бывший гастроном в новый супермаркет. Надо купить классических холостяцких продуктов — супов в пакетиках, готовых салатов, кефира. Опять-таки сельдерей не помешает, и в кулинарии — печеночные оладьи. Да и банки три консервов всегда пригодятся. Он доковылял до магазина, набрал всего понемногу, пристроился в конец хвоста в кассу. Посмотрел на кассиршу, стал себя ругать. Фрейдизм какой-то! Столько касс, а он всегда встает к одной и той же девушке!