Та, что меня спасла

Ночь Ева

– Тая, – срывается с его губ, и я сдерживаю себя, чтобы не расплакаться, как маленькая девочка.

– Эдгар, – протягиваю несмело руку, и он тут же овладевает ею, сжимает мои пальцы. Прикладывает мою ладонь к своей щеке. Колется щетина. У Эдгара закрыты глаза. Губы его касаются пальцев. Дрожь проходит по телу. И у меня, и у него.

– Пойдём, Тая Гинц, – купаюсь в его голосе, в этой лёгкой просевшей хрипотце, не сдержавшись, глажу висок. – Пойдём, иначе я всё испорчу. А я не хочу этого.

И я иду

за ним. Пошла бы на край света – лишь бы позвал. Тепло его ладони согревает не только холодные от волнения пальцы, а и душу, что трепещет, как знойное марево, плавится от любви к нему.

Машина. Дверца. Хлопок. Кожаное сиденье и полутьма салона. И густой тяжёлый запах, что бьёт в голову и ноздри.

– Это тебе, – изогнувшись, Эдгар достаёт с заднего сиденья букет. Огромный букет белых роз с нежно-розовой каймой по краю лепестков. Тяжёлый и необъятный. Он решил меня поразить?

Трогаю бутоны пальцами. Зарываюсь носом в бело-розовое великолепие. Поднимаю глаза. Встречаюсь взглядом с глазами мужа. Напряжённый, брови сведены. Он волнуется?

– Спасибо, – благодарю его и улыбаюсь. – Они прекрасны.

Эдгар не вздыхает с облегчением, не переводит дух. Просто заводит мотор, и мы трогаемся с места. Едем куда-то. Букет неудобный и громоздкий. Но я ни за что не скажу ему об этом. Ни за что не скажу, что такой девушке, как я, и одного цветка хватило бы. Или скромных три-пять. Но это Гинц. Он ничего не делает наполовину.

В этом букете – очень много смысла. В нём – его желание не поразить, не хвастануть, нет. Это попытка сказать слишком много. То, что пока не смеет слететь с его губ. И я понимаю его без слов. Снова прячу лицо в бутонах. Мой Эдгар. Тот, что не умеет говорить о чувствах. Тот, кому легче купить, чем раскрыться. И я не буду его торопить. Я наслаждаюсь каждым мигом. Он рядом. И впереди у нас целый вечер. Один на двоих.

8. Эдгар

– Сдохнешь! Сдохнешь, как подзаборный пёс! – злится на меня Жора. – Тебе ещё хоть пару дней лечиться нужно. И вообще в свете недавних событий за бронированными дверьми сидеть, а не по городу шляться.

– Я сдохну без неё, – говорю откровенно. – Я вернусь. К ночи вернусь.

Жора закатывает глаза и поднимает руки вверх. Большие татуированные руки с мощными пальцами и очень аккуратными ногтями.

– Ты себя со стороны слышишь? Сам в это веришь? Что увидишь её и вернёшься? Гинц, ты ж не остановишься. Кровь взыграет. И всё такое прочее.

– Жора… – лучше порычать на друга, чем выслушивать всё это. У меня и так всё кипит. Без его слов и подначек. – Я даю слово. Вернусь.

– Дай бог, чтобы под утро, – мудро даёт мне карт-бланш мой верный эскулап. – Она знает, что с тобой случилось? Если предположить, конечно, что это не она.

– Это

не она, – у меня нет и тени сомнения. – И она не знает. И я не хочу, чтобы знала. Пока. Ей… и так нелегко. Иначе, боюсь, не я от неё не уйду, а она от меня не отстанет. А мне сейчас нужна свобода действий. И знать, что Тая в безопасности. Здесь, в палате, останется мой человек. Похожий на меня. Будет честно исполнять роль умирающего. Говорю это только тебе.

– Доверяешь, значит? – хмыкает Жора, но я вижу, как теплеет его взгляд. Как расслабляются мышцы. И, кажется, я не ошибся в нём. – Тут Сева твой рвался. С твоими охранниками потасовку затеял. Скрутили.

– Вот и хорошо.

Больше я ничего не говорю. Жора и по взгляду всё понимает. Я не склонен сейчас верить Севе.

Уходил я, переодевшись в одежду охранника. Того самого, что и фигурой, и внешностью походил на меня. Это будто шапку-невидимку надеть: как только исчезает деловой костюм, ты сразу же становишься, как все.

Джинсы, ветровка, кроссовки, очки. И чужая машина. Сзади – почётный эскорт. Это «хвост» от Журавлёва – настоящего полковника. Я не сопротивлялся. К тому же, нужно обезопасить Таю. Я всё продумал. Не позволю, чтобы кто-то смог её достать. Это ещё одна причина, по которой я хочу с ней встретиться.

Букет я купил спонтанно. Не мог отказать себе в желании хоть как-то выразить свои чувства. Подумал только: она моя жена, а я до сих пор не знаю, что она любит. Ей нравятся цветы – это я знаю. Дома она постаралась вдохнуть жизнь в деловой и суховатый дизайн.

До её появления мне нравилось в этой квартире жить. Всё под меня. Ничего лишнего. Спокойные холодные тона. А сейчас я бы позволил ей всё изменить. Сделать ремонт, например. Лишь бы во всём чувствовалась её рука и дыхание. Воздух, без которого трудно дышать.

Я ждал её, наверное, минут десять. Всматривался в дворик. Только Тая могла так спрятаться. Грешным делом я думал, что она убежит в лес к Ульяне. Туда, где тишь и монастырь. Где никому нет дела, откуда берутся и куда уходят те, кто приходит за исцелением души или тела.

Она скрылась в центре города. В самом его сердце. Это старинные дворики, почти история. И она слукавила, назвав этот дом. Тая вынырнула из подворотни, а я мучительно думал, сколько шагов ей пришлось пройти, прежде чем она добрела до первого подъезда. Одинокая. Такая хрупкая. В джинсах и с хвостом она кажется ещё моложе своих почти двадцати лет.

Я бы сжал её в объятиях. Никуда не отпустил. Моя. До боли в сердце моя. Но я столько сделал неправильного, что не хочу ничего портить.

В салоне машины дышится легче. Здесь – наше пространство на двоих. Только она и я. И букет цветов. Тая зарывается в него лицом. А я искоса наблюдаю. Мы не виделись каких-то два дня, а кажется – вечность.