Та, кто приходит незваной

Тронина Татьяна Михайловна

Вера свою родинку тоже уважала (как и естественную седину) и удалять не собиралась, считая буквально второй своей «изюминкой».

С точки зрения Лили, ее старшая подруга выглядела вполне милой и симпатичной женщиной, и даже пегая седина Веру не особенно портила. Но вот эта дурацкая родинка! Она слишком бросалась в глаза, навязчиво привлекала к себе внимание, она затмевала саму Веру, она даже мешала иногда слушать Веру…

— Чащин позвал меня, — не сразу сбросив с себя «родинковый гипноз», сообщила Лиля.

— Чащин?

О, поздравляю! — обрадовалась Вера. — Ты всегда мечтала опять работать с ним. Что-то стоящее?

— Пока трудно сказать, — кусая губы, призналась Лиля. — Он мне пару подыскал, еще одного сценариста. Вернее, это театральный драматург… Чащин заявил — мы с соавтором должны объединиться и создать гениальный сюжет. Но, мне кажется, ничего не выйдет. Мой новый партнер неплохой мужик, вот только у меня к нему какое-то отторжение возникло, на уровне флюидов. И даже жалко его… Чащин намекнул, что тот от безденежья в сценаристы подался. Вот ведь подведу этого дядьку, если откажусь от совместной работы…

— Как интересно! — Вера чокнулась с Лилей рюмками. — Ну, за встречу. Погода жуткая, хандра, все из рук валится… В магазин сходить лень, готовить лень, все лень. А тоже хочется немного веселья, побыть на людях… Распопов куда-то пропал с утра еще. Вот я и засела тут, в кафе. Да кто он, твой загадочный драматург?

— Какой-то Лазарев.

— Минутку, — Вера откусила кусок от пирога, обстоятельно прожевала, проглотила. — Его не Женькой зовут, случаем?

— Да. М-м, а вкусные тут пироги, не хуже домашних…

— Лиля, да я его знаю, наверное… Тощий, носатый, еще сорока нет?

— Он самый.

— Господи, это же наш Женька! — расплылась в улыбке Вера. — Мы на одном курсе с ним учились, в Литинституте, только я на отделении прозы, а он — на драматургии. Отличный парень, его все любили. Золото, а не человек. Самый молодой был у нас на курсе. Как же он мог тебе не понравиться? — возмутилась подруга.

— Верунчик, я не знаю. Вот такая антипатия вдруг возникла… но я ничуть не сомневаюсь, что он хороший человек, нет!

— Он талантище. Нет, он гений. Я читала его пьесы… Потом, правда, после института, мы редко с ним пересекались, но я слышала, что его пьесы ставили в известных театрах… Куча театральных премий… И с чего ты взяла, что он нищий? — удивилась Вера.

Подруга столь горячо защищала Лазарева, что Лиля даже перестала обращать внимание на ее родинку. Обычно Верунчик была остра на язычок, язвительна, подмечала все недостатки окружающих и любила посплетничать, во всех коллегах видела соперников… А тут с такой приязнью вдруг принялась расхваливать бывшего однокурсника… Дорогого стоит Верино уважение!

— С чего взяла? Не знаю, — растерялась Лиля. — Кажется, Чащин упомянул это вчера, когда мы с ним по телефону говорили. Обмолвился, что Лазареву тянуть семью приходится на себе, жену и ребенка. Или я не так поняла Германа?

— Лилька, дурочка, ты

не поняла. Погугли потом, в Интернете, про Женьку. Нет, он не богач, в нашем пишущем мире богачей — единицы, но он никак и не нищ. Да, за сценарии больше платят… Но он не от нищеты, думаю, в кинематограф подался. Лазарев — из очень хорошей семьи. Это не Чащин Женьке, а Женька Чащину одолжение сделал. Господи, Лилька, ты тут носом вертишь, а на самом деле это тебе за свое место держаться нужно, а не Женьке Лазареву.

— Да? Не знала. Я ужасная дура. Вполне в моем духе… — смущенно улыбнулась Лиля. — Только я могу так облажаться, ты знаешь.

— Ладно, не переживай. Все у вас получится. Женька классный. У него жена, кстати, актриса в детском театре, я ее видела. Красотуля. Очень миленькая. Маленькая, деликатная, тонкая во всех смыслах… Травести.

— Я, наверное, по сравнению с ней — просто чудовище. Гром-баба.

— Ой, ладно! Вы ж работать с Женькой будете, не амуры крутить. Я, собственно, чего тебя сейчас позвала… Послушай. — Вера положила перед собой планшет, поелозила пальцем по экрану. И принялась читать с выражением: — «Роберт притянул Эмму к себе, обеими руками сдавил ее попу, отчего у Эммы из груди невольно вырвался стон…»

— Минутку. Почему — «обеими руками»? — перебила подругу Лиля. — Может, «ладонями сдавил ее попу»? А то «руками» — что-то не то. Не звучит. Словно он насос качает.

— Ок, принимаю поправку. Слушай дальше: «Эмма прошептала: «Не бойся. Сделай мне больно!» Роберт зарычал и зубами, осторожно, но сильно укусил ее плечо. Затем подхватил на руки и понес к кровати. Эмма в этот момент своими острыми коготками царапала его руки…»

Лиля замечаний больше не делала, внимательно слушала подругу, порой кивая.

— Ну как?

— Неплохо. Только мне кажется, после подобных ласк обоих надо в реанимацию класть.

— Лиля, ты не понимаешь, это сейчас очень модно, все эти любовные зверства… Это игра. Хотя есть жесткое, есть мягкое садо-мазо. К тому же между партнерами существует договор, условные стоп-слова… И потом, это причинение не только физического, но и морального страдания. БДСМ основано на господстве одного и подчинении другого. Людям нужна разрядка, и порой эти игры даже улучшают отношения партнеров.

— По-моему, в обычной жизни и без того боли и унижений хватает. Чего только этот Роберт с бедной Эммой не делал… А анальный секс у тебя в книге будет?

— Лиля! — возмутилась Вера. — Анальный секс — это не романтик. Читательницы меня не поймут. Должна же быть какая-то грань…

— Ага, плеткой хлестать можно, соски зубами грызть можно (а это, между прочим, очень чувствительный орган!), а это делать — ни-ни… Ханжи, блин, — захохотала Лиля. Потом спросила язвительно: — Послушай, как ты все эти выверты придумываешь? У вас с Распоповым так же? И хлыстик есть?