Та, кто приходит незваной

Тронина Татьяна Михайловна

Когда уж выходила из дома, пришел ответ от мужа: «Беги-беги. А то я не знаю, что у Чащиных есть прислуга…» И смайлик, обозначающий улыбку.

Лиля хотела отправить еще одно сообщение – что и прислуга Чащиных тоже в больнице, но не стала. Было ощущение, что Сергей и этому не поверит. Наверное, не стоило вообще объяснять что-либо мужу, ушла и ушла. Сам-то он никак не оправдывал своего отсутствия! Который вечер пропадал, один раз и вовсе не пришел ночевать.

Лиля старалась об этом не думать. У самой рыльце в пушку. Что будет дальше, как жить –

Лиля и этих мыслей старательно избегала. Она не смотрела вдаль. Каждый день – как маленький шажок вперед. Устояла? Не упала? Прожила еще один день без Евгения? Уже хорошо.

В доме у Чащиных царил настоящий тарарам. И его устроили не дети, а бесконечные визитеры, коллеги известного режиссера – приходили, взволнованные известием об Эле, желая поддержать Чащина, не находили дома хозяина, зато активно общались, беседовали между собой, ели-пили – то, что нашли в холодильнике… Глеб, мальчик вполне самостоятельный и бойкий, пытался изображать гостеприимного главу семьи – выходил к визитерам, угощал, слушал… Катя болталась у всех под ногами, точно неприкаянная, в грязном платье, с чупа-чупсом во рту.

Кстати, все сладкое, и чупа-чупс в первую очередь, было запрещено девочке.

Лиля гостей разогнала. Вернее, не разогнала, а загрузила просьбами по хозяйству. Хотите посочувствовать, помочь? Ну так сбегайте в ближайший магазин, купите то-то и то-то. Уроки у Глеба проверьте. С Катей поиграйте!

Толпа сочувствующих постепенно рассосалась.

Лиля закинула грязную детскую одежду в стирку, пропылесосила в детской, потом кто-то из серьезно настроенных волонтеров принес продуктов в дом… Лиля и обед приготовила, диетичный и полезный.

Дома она редко занималась подобными вещами, поскольку Раиса Петровна почти не подпускала невестку к ведению домашнего хозяйства. И так странно было Лиле хлопотать – но не для своей семьи…

В седьмом часу вечера появилась Грушевская – немолодая, энергичная, полная дама. Одобрила все действия Лили:

– Ой, девочка моя, какая же ты молодец… Ну все, беги, я знаю, тебя дома ждут!

– Что там с Элей, еще неизвестно?

– Операция прошла успешно, тьфу-тьфу-тьфу, и мама в порядке, и малыш здоровенький… Девочка.

– Девочка?! – Лиля едва не разрыдалась.

Когда Лиля выходила из дома режиссера, смахивая со щек слезы, счастливо улыбаясь («Ох, какое счастье, что с Элей все обошлось!»), то столкнулась с помощником Чащина, молодым долговязым парнем:

– Лилия… ой, забыл, как по отчеству!

– Можно просто Лилия, – благосклонно ответила она. «Как же хорошо все то, что хорошо заканчивается…»

– Короче, я зашиваюсь, – затараторил помощник. – Сейчас еду к Нине, с лекарствами, а мне надо еще кой-какой документ Герману Анатольевичу передать. Я его на месте не застал, он из больницы уже уехал, когда стало известно, что с его супругой все хорошо. Прям не знаю… Мотаюсь целый день по Москве. А у меня самого младенец грудной, жена дома сидит, с простудой…

– Давай свои документы, – вздохнула Лиля. – Куда ехать?

– Ой, спасибо… На киностудию! – уже убегая, бросил через плечо парень. – Там, в том павильоне, где наш фильм снимают…

Лиля находилась в эйфории после известия о том, что «нежная мадонна Эля и ее малышка в порядке», и поэтому без раздумий поехала на другой конец города.

Проходная на киностудии. Дорога до павильона была ярко освещена фонарями. И ветви деревьев выделяются резко на фоне вечернего, сизого, в белых облаках, неба… Тихо, словно в лесу. И холодно. Казалось, что из белых облаков вот-вот посыплется снег.

Дрожа от холода, Лиля почти бежала.

Ворвалась в павильон.

– Чащин где? – спросила она рабочего, несущего на плече моток проводов.

– У себя в кабинете…

В павильоне было чуть теплее, чем на улице. Откуда-то издалека, из глубин, гулко и неразборчиво звучала музыка. На съемочную площадку Лиля заглядывать не стала. Пробежала по коридору с выкрашенными в зеленый цвет стенами… И, забыв постучаться, потянула на себя дверь с надписью «Режиссер».

Молодая женщина все еще в эйфории находилась, из груди рвались слова поздравлений.

Но дверь не открылась. Вернее, открылась, но совсем чуть-чуть, образовав щель шириной в пару сантиметров. Словно изнутри кто-то подпер дверь шваброй, что ли.

«Герман, это я!» – хотела крикнуть Лиля, но картинка, что мелькнула в узком дверном проеме, сразила Лилю наповал.

Молодая женщина отпустила ручку и шагнула назад.

Кажется, там, в кабинете, парочка занималась любовью. Женщина сидела на столе, мужчина обнимал ее стоя, было видно его спину…

Лиля никогда не наблюдала в реальности, со стороны, подобные сцены. Ей вдруг жутко стало и гадко невыносимо.

Уйти бы. Но как же документ, который надо отдать Чащину?

Лиля стояла, прислонившись спиной к противоположной стене, прижимая к груди папку, и лихорадочно твердила про себя: «Это был не Чащин, это был не Чащин…»

Через пару минут дверь распахнулась, и из кабинета выпорхнула девица. Хихикнула, погрозила Лиле пальчиком и убежала, скрывшись в глубинах павильона.

– Эй, кто там ко мне рвался? – крикнул Чащин из кабинета.

Это был все-таки он. Он, Герман Чащин, и какая-то незнакомая девица. Может, показалось? В сущности, что можно разглядеть сквозь маленькую щель, да еще за одно мгновение…

Лиля вошла внутрь и пробормотала:

– Привет.

– Привет, – отозвался Чащин. Режиссер уже сидел за столом, в своей знаменитой кожаной куртке. – Ты чего такая смурная, Лили Марлен, а?

– Ничего, – пожала плечами Лиля. – Вот, просили передать.

Она положила папку на стол и попятилась.

– Лиль, ты куда? Слышала, у меня еще дочка родилась, сегодня?

– Слышала. Поздравляю от всей души, Герман…

В глубинах коридора что-то грохотало, звучала музыка. Чащин вдруг вскочил, схватил Лилю за руку и заставил опуститься на стул. Захлопнул дверь, затем опять сел напротив, в кресло.