Табакерка из Багомбо

Воннегут Курт

— Герб, клянусь честью…

Он не дал мне закончить.

— Теперь я понимаю… только теперь, с десятилетним опозданием… что я разрушил жизнь этой прекрасной женщины, что я заставил ее потратить весь ее ум, весь талант… И на что? — Герб пожал плечами. — На уборку дома провинциального бухгалтера, который даже не удосужился окончить школу, который за десять лет, что прошли после свадьбы, ничего не добился и не достиг.

Герб хлопнул себя по лбу — не знаю, то ли хотел наказать себя, то ли вправить себе мозги.

— Так вот, — сказал он. — Я прошу всех анонимных воздыхателей

мне помочь. Помочь все исправить. Конечно, вернуть ей десять потерянных лет я не смогу. Но когда мы приведем в порядок сарай, я хотя бы не буду болтаться у нее под ногами, избавлю от необходимости готовить мне, обшивать и делать тысячи других мелких глупостей, которыми мужья озадачивают своих жен. У меня будет собственный домик, я сам себе буду домохозяйка. Если Шейла захочет, она всегда сможет постучать в мою дверь и узнать, что я все еще люблю ее. Она сможет взяться за книги и стать океанографом или кем–то еще. Всю мужскую работу в ее большом доме будет делать умелец–сосед, то есть я.

С очень тяжелым сердцем я отправился к дому Герба, чтобы замерить окна сарая. Герб был на работе, девочки–двойняшки еще в школе. Шейлы тоже не было видно. Я постучал в дверь кухни, но откликнулась только стиральная машина.

Хлюп, гррр, бам, пшш…

Тогда я, раз уж пришел, решил посмотреть, как себя «чувствуют» уже установленные «Флитвуды». Волей–неволей пришлось заглянуть в окно гостиной. Шейла лежала на диване, вокруг нее на полу были разбросаны книги. Она плакала.

Добравшись до сарая, я убедился, что Герб устроил там импровизированное жилище. На поленице, рядом с батареей кухонной посуды и консервов, стоял примус.

Посреди сарая стояло кресло, над ним Герб подвесил бензиновый фонарь, а рядом с креслом — на большой плахе для рубки дров — разложил свои трубки, табак и журналы. Матрас лежал прямо на полу, но постель была аккуратно застелена. С простыней, одеялом — все как полагается. Стены были увешаны фотографиями: Герб в армии, Герб в школьной баскетбольной команде. И еще там висела большая репродукция «Битвы с индейцами».

Дверь между сараем и домом была закрыта, и я решил, что если влезу через окно, это не будет считаться незаконным вторжением. Меня интересовало состояние старых рам и особенно — коробки окна. Усевшись в кресло, я принялся записывать размеры.

Потом откинулся на спинку и закурил сигарету. Кресло очень… располагало. В результате я не услышал, как вошла Шейла.

— Удобно, правда? — спросила она. — По–моему, все люди твоего возраста просто обязаны обзавестись вот таким вот убежищем. Герб заказал новые окна для своей Шангри–Ла?

— «Флитвуды», — кивнул я.

— Хорошо, — сказала Шейла. — «Флитвуды», разумеется, самые лучшие. — Она подняла взгляд. Прогнившую крышу пронзали тонкие солнечные лучики. — Как я понимаю, происходящее между мной и Гербом уже перестало быть тайной.

Я не знал, что ответить.

— Ты, пожалуйста, передай «Анонимным воздыхателям» и их языкастым женушками, что мы с Гербом еще никогда не были так счастливы.

Мне опять нечего было сказать. По–моему, переезд Герба в сарай был как раз настоящей трагедией.

— И скажи им, — продолжала она, —

что Герб осознал это первым. У нас случилась дурацкая перепалка насчет состояния моих мозгов. Я поднялась в спальню и ждала Герба, но он не пришел. Утром я увидела, что он притащил сюда матрас и спит как младенец. Я увидела его безмятежное лицо, увидела, какой он спокойный и счастливый… и расплакалась. Я поняла, что всю жизнь он был рабом. Занимался ненавистной ему работой — ради матери, ради меня, потом ради детей. В ту ночь в сарае он, может быть, в первый раз в жизни засыпал с мыслями о том, кем мог бы стать… кем он может стать, если захочет.

— Я думаю, многие несовершенства нашего мира объясняются тем, что все вполне искренне полагают, будто они стараются для других, — сказал я. — Герб уверен, что эта затея с сараем необходима тебе.

— Все, что делает его счастливым, необходимо и мне.

— Я прочел ту дурацкую красную книгу. То есть… я ее еще читаю.

— Карьера домохозяйки — это унизительно, если женщина может добиться большего.

— Ты хочешь добиться большего, Шейла?

— Да.

У нее, оказывается, был целый план: поступить на заочное отделение Даремского университета, потом стать вольной слушательницей, ездить в Дарем на сессии — и уже через два года получить диплом. И стать учительницей.

— Мне бы такое и в голову не пришло, — призналась она, — если бы Герб не воспринял мою показную истерику так серьезно. Иногда женщины — жуткие притворщицы.

— Я начала учиться, — добавила она, помолчав. — Ты видел, как я рыдала над всеми этими книгами.

— Я надеялся, что ты меня не заметила. Поверь, я не пытаюсь совать нос в ваши дела. Просто мы с Кеннардом Пелком по долгу службы вынуждены заглядывать в чужие окна.

— Я плакала, потому что поняла, какой фальшивкой я была в школе. Тогда я только притворялась, что мне интересно то, что я учила. А теперь все по–честному. Вот поэтому я и плакала. Эти слезы сильно запоздали, но это были хорошие слезы. Я плакала от новизны, от ощущения взрослости.

Должен признать, Шейла и Герб придумали очень оригинальный способ изменить свою жизнь. Меня беспокоила только одна вещь, но я понятия не имел, как про такое спросить.

Шейла сама ответила на мой невысказанный вопрос.

— От любви на замок не закрыться, — сказала она.

Где–то неделю спустя я принес книгу «Женщина: Пустая трата прекрасного пола, или Обманчивые ценности домохозяйства» на обеденный сбор «АВ» в аптеку. Теперь я готов был вернуть книгу обратно на полку.

— Ты ведь не разрешил жене это читать? — осведомился Хей Бойден.

— Наоборот, — ответил я.

— Теперь она бросит тебя с детьми и станет контр–адмиралом!

— Не дождешься.

— Прочитав книжицу вроде этой, — добавил Эл Тедлер, — твоя жена не успокоится до конца жизни.

— Вовсе не обязательно, — возразил я. — Я действительно дал почитать эту книгу жене, но присовокупил волшебную закладку. Эта закладка удержала мою благоверную от скоропалительных выводов.

Все тут же стали выспрашивать, что за волшебная закладка.

— Я подсунул ей табель с ее школьными оценками, — сказал я.