Шрифт:
«Таблетка для Нобеля».
«Хорош, мерзавец. И что так долго ждала? Эх, одеть бы этот фрак лет так десять назад. А лучше двадцать. Хотя… хотя конечно, грех жаловаться грех…» – отражение в зеркале тронуло и без того идеальный узел белоснежного галстука-бабочки, пятерка крупных пальцев коснулась волос, будто оправляя непривычно покладистые пряди, ощупала упрямую проволоку щек, прижившуюся там из благородной лени еще со времен аспирантуры, теперь ухоженную и оформленную так будто скулы высек скульптор, – «Первый
– Тук… тук… тук… – деликатно отвлекла от мыслей дверь.
– …подарил бессмертие миру. – додумал вслух, с любопытством обернувшись на полированный прямоугольник орехового дерева, – Войдите! – услышал свой немного сбитый с толку, все же ободренный жизнью голос.
Дверь приоткрылась. С порога заглянул маленький лысеющий человечек, пожилой, с круглым грустным лицом.
– Вы позволите… – он не просил и не настаивал, а словно бы предложил один из наиболее подходящих вариантов.
Мягкая ладошка вошедшего осталась лежать на бронзовой ручке, умные увлажненные возрастом глаза скользнули задумчивым лучом по комнате, отыскали меня рядом с большим, в полтора роста зеркалом. Ничего кроме саднящей симпатии человек такой наружности вызвать не мог: хотя бы потому, что взгляд его от окружающего мира не желала большего, чем тот в свою очередь от него. И все же в нем ощущался… нет, не стержень – его часть, очень низко надломанная, но она определенно в вошедшем присутствовала.
– Да, конечно Сэм. Прошу. Но… вы рано. – я глянул на длинную ленту иллюминатора за которым все еще висел краешек земли с выплывающим из-за дуги горизонта итальянским сапожком, на призрачный циферблат часов будто увязший в толще стекле.
– Отлично выглядите господин Сергей. Вам идет фрак. Вы знаете, что именно этот одевал Ричард Гиз?!
– Были сомнения. – ответил я, ощущая, как краешки губ, зарытых в жесткую щетку, кисло натянулись, – Я и сам не прочь оставить подобный кафтан для потомков. Или… – ухмыльнулся я, – Или кто знает, статься может он бы еще сгодился и мне… лет эдак через пятьдесят. Аа?.. Как считаешь Сэм? – ободряюще подмигнул я ему, отвернулся к зеркалу. Отражение в нем вновь тронуло галстук, нащупало манжет сорочки, что-то поискало в кармашке жилета, – Но признаться, ручной труд в наше время поистине бесценен. – обратился я к грустному лицу гостя смотревшему на меня из глубины зеркала.
– А как же ваша книга? Подобная работа обязана приносить доход.
– Так и есть Сэм… так, и есть… – в глотке сухо клацнуло, я отвернулся от влажных бусин глаз маленького человечка, и от того другого – уставившегося на меня в упор, с горящими факелами вместо глаз и ровной, как отвес спиной, похожего на меня будто брат близнец: определенно лучший из братьев.
Взгляд отыскал на письменном столе у иллюминатора бочковатый стакан. Толстое дно граненого красили остатки медовой влаги. Я неуверенно шагнул к нему,
– Только аксиома в том, что все права проданы. Еще задолго до того, как тот, чей фрак теперь примеряю… – голос мой отяжелел досадой, я смолк давая пене в груди осесть, порыхлевший взор спрятался на стекле иллюминатора, точно пытался отыскать за толщей глянца извечный город, – Ах… да и черт с ним, Сэм. – махнул я наконец рукой, другой подгреб стакан, медленно направился к стеллажам целиком занявшим одну из стен, где среди рядов книг скромно затесалась пара барных полок, – Хватило оплатить месячную мзду за съемную квартиру, и ладно. – бутылка деловито булькнула, – Ну и отпраздновать конечно. – постарался улыбнуться как можно беззаботней.
– Но зато вы обрели нечто большее.
– Да, пожалуй… – совершенно равнодушно качнулись мои плечи; я и сам удивился той прохладе безразличия, что словно плащ оправили непринужденно мои члены, – Хотя признаться никогда к тому и не стремился. Да и сейчас сомневаюсь – нужно ли оно. – взглядом смерив гостя я вдруг только теперь вспомнил, что тот явился вряд ли ради парочки сусальных фраз, – Так что хотели, Сэм?
Рука маленького человечка быстро нырнула за лацкан наглухо застегнутого пиджака. Он прошагал через всю комнату с какой-то по-хозяйски твердой чеканкой не внятной его внешности, остановился в полушаге от меня, в плюшевых пальчиках высвобожденной из-за пазухи руки увязла книжица: размером с небольшой блокнот на пару сотен страниц, в дешевом переплете.
Я принял тощий фолиант, он оказался мне знаком: ««Философия бессмертия». Сергей Выборнов.» – прочитал глазами, большой палец попробовал тисненье букв. Да… та самая некогда в шутку выстроганная вещь, что сегодня купила мне отсрочку смерти. На миг сознание затянула мысль: «Как повернулась б жизнь, будь я на тридцать грамм скупее? Или на ту же унцию умнее?»
– Могли бы подписать? – вернул меня обратно голос Сэма.
Стакан в моей руке бодро продолжил прерванный путь. Напиток обжег горло и дальше. Я отставил нехитрый ремер на полку к бутылкам, подошел к столу, книжица в руках прошептала страницами.
– Знаешь?.. Ведь ее писал… – в памяти точно щелчком выключателя поднялись те благословенные годы, когда считал философию образцом жизни: сродни существованию художника, или писательскому быту, но менее обременённого трудом и оттого более приятным, – В общем, от скуки ваял.
Мой гость не ответил, но краем зрения я вдруг заметить, как его округлое лицо чуть дернулось: неровно – так, будто вспомнил что; крупные черные глаза на миг раскрылись еще шире – не отличить от пуговиц пиджака, а напитавший их унылый блеск ожил точно след пламени на стенах. Но уже в следующую секунду лицо маленького человечка вновь покоробила грусть, глаза перестали моргать совершенно, а взгляд опустел, сосредоточился на чем-то видимым только ему.
– С вами все в порядке Сэм?
– Да. Все хорошо. – не сразу отозвался гость, ресницы пробудили взгляд. Он подошел ко мне ближе, короткий пухлый пальчик наставительно постучал в книгу, – А теперь это Библия. И Коран если угодно. Канон врастания бессмертия в реалии нашей жизни. – благодушно вверил его голос.
– Кто бы знал, кто знал… что придется жить за кончиком собственного пера. – улыбнувшись маленькому человечку бородатой своей улыбкой я разложил книжку на столе, – Хотя не исключено последние слагались точно так же. – насмешливо заметил кланяясь форзацу, – Так что писать?!