Таблетка
Шрифт:
Я говорил, что мне надоели старые хиты. Но только не этот. Я никогда не устаю слушать «Стучась в двери небес» Боба Дилана. Я даже коллекционирую версии этой песни. Вы представить себе не можете, как много исполнителей отметилось треками с «Knokin' on Heaven's Door»! На моём компьютере 39 файлов. Композицию играют: U2 (концертная запись), Dana Robbins, Bryan Ferry, Randy Crawford, Daniel Lioneye, Wyclef Jean (когда-нибудь слышали о таком?), Roger Waters (да, тот самый, из Pink Floyd), Warren Zevon, Avril Lavigne (даже эта попсовая девчонка!), Leningrad Cowboys (стоит послушать только из-за одного названия группы), Jerry Garcia,
Само собой, есть у меня и диск с фильмом «Knokin' On Heaven's Door», история двух парней, приговорённых к смерти последней стадией рака и отрывающихся по полной.
Вовсе не нужно слушать много песен или читать много книг. Достаточно одной, если вникнуть в её суть. Вот кришнаиты поют всё время «Харе Кришна, Харе Рама» и читают «Бхагавад-Гиту», а понимают и чувствуют больше, чем иной академик или искусствовед.
Главное, чтобы песня или книга были правильные. «Knokin' On Heaven's Door» – правильная песня. Таково моё мнение. Старина Боб мог бы вообще больше ничего не написать, одной этой песни достаточно, чтобы двери Небес открылись перед ним.
Когда я напишу свою главную и единственную книгу, я буду остаток дней просто работать в офисе, как обычный человек, и пить пиво по вечерам. Хм…
Я пил пиво и медитировал под песню, звучащую снова и снова, разными голосами, в разных аранжировках. Потом разделся и, выключив компьютер, лёг на тахту. Моя бессонница осталась в далёком прошлом, когда я не работал в офисе с девяти до шести, вёл богемный образ жизни и мог заниматься сексом хоть каждый день, было бы с кем.
Не прошло и десяти минут, как я провалился в свой странный сон о Хазарии, канувшей в Лету…
Звезда падучая
Загорелась звезда падучая, в южном небе, в пустоте зияющей, чёрной. Летела звезда из космоса, хвостом вертела, ровно кошка.
Каждую ночь горячее и ближе.
Саат лежал на пригорке, положив руки под голову, и смотрел. К беде, говорили старые люди, к трагедии.
А какая беда может в Хазарии приключиться? А всякая. Может, недород.
Или перерод – тоже несчастье. Одним годом хлеба уродились в рост коню. Саблями косили, молотили булавами. Самим не съесть, беда! Грузили подводы с верхом, везли за горы, молили соседей: спасите от перерода! Возьмите хлеба наши, дайте взамен камней тяжёлых. Соседи помогали.
Запрудили тракты подводами, в одну сторону хлеба везут, в другую – камни. Тракты узки, по полю. Истоптали чернозём. Всё одно, не пройти не проехать. Молоко киснет в кочевье, а в городе только камни горой, пить-есть нечего! Больные к знахарям добраться не могут, мрут в дороге среди подвод.
А пахать под зиму, скот пасти некому.
Все хазары только хлеба вывозят да копят камни. Поля бурьяном поросли, скот разбежался. А все одно, не вывезли хлеба!
Амбары ломились. От изобилия завелись в подполах мышата невиданные, хольные, злые. Буде человека у амбара поймают, кости поперекусывают и оставят стонать да гнить. Для баловства и из вредности.
Оно сказать, всякой животине, кроме хлеба, ещё и шоу надобно, о том дальние цари говорили, емператоры. Скучно мышатам с такой провизией, вот и потешались.
А подъели мышата хлеба, и начался голод.
У хазар на новую весну ни скота, ни посевов. Пробовали камни есть, да поломали зубы и животы тяжёлым попортили.
Так и дохли. Много народу вымерло.
Только те живы остались, кто наловчился мышат камнями побивать и жарить на костре из сухого бурьяна.
Вот вам и год урожайный. Нет, хорошо, когда в меру. Чтобы бедному хазарину на миску похлебки только, а уж мурлам обжорство.
В другой год объявили, что мурлы беду на себя принимают, спасают от перерода люд и земли. Лишний хлеб за бугры вывозят.
И нелишний прихватят. Всё с тайным умыслом, суверенным. Чтобы у недругов мышата завелись, кости им грызли, точили силу вражью. А родной люд чтобы в труде да здоровье. Хитро так! За то мурлам привилегии, синий фонарь под хвостом кобылы.
Если бы не мурлы, сплошная погибель.
Ну и Великий каган, конечно.
Всякая беда бывает. Сухота – несчастье, а мокрость – того пуще. Теплынь людей изводит, хладень морит.
Но паче всего – могилород, вдовье семя, ключ слёзный, умерщлятово, смертень.
Война.
Лежал Саат на пригорке, звезду падучую смотрел, думы думал. Чу, топот конный.
Поднялся, видит: скрытная сотня кагана скачет, при полной конспирации, к холкам пригнулась, не гикнет. Только плетью стегает, пятками бока бьёт да коней торопит – «хоц, хоц!». В руках смольные факелы.
А поутру пожар в Итиле. Да пара деревень окрест дотла выгорела, с насельцами.
Ветер дым горький по степи катает.
Дети плачут, жёны воют. Мужики в золе копошатся, кости родные ищут, а глаза пустые, мёртвые.
Вот оно, горе от звезды падучей!
Но сталось так, что горе то – зачин беды большей, свальной.
Шаманы утку распотрошили, на печени гадать. И сказала печень, что пожары те – от злых чечмеков из скальных гнёзд.
Печень утиная не соврёт. Для верности её с травами истолкли да съели.
И точно: чечмеки виноваты.
Поутру на площадях да базарах оруны хазарам правду сказали. Попомнили чечмецкому корню всё зло былое, историческую неприязнь. Слова кагана в дома носили: не дадим поругать купность Хазарии! Усмирим чечмеков недобрых, концевой нарядок восправим!
А на то нужно войско в конец тартар хазарских отправить, к самым гнёздам скальным, где чечмеки преют, зло в котлах кипятят, ненависть шершавым бруском натачивают.
Вспомнили про Саата, тропу к шатру дырявому, травой поросшую, вынюхали.
Мытарь всех кобыл Саата увёл, для нужды военной. Даже малого жеребёнка поволок, привязал к телеге. У скотинки ноги тонкие, как камыш в протоке, чуть не ломаются.
Саат причитает: куды его, разве ж это транспорт военный? Не помянуть седло, а кинь платок из шёлка китайского, тонкого, такому коняшке на спину, он и бумкнется оземь! А мытарь молчать велит да грозит каганским указом в свёртке писчем. Оно ведь и мытарю хочется нежной жеребятинки родным детишкам: на то и война.