Табу на вожделение. Мечта профессора
Шрифт:
Марат не помнил, как осуществлял все эти манипуляции.
Действовал исключительно на автомате. Состояние аффекта на лицо.
Но когда женщина остановилась у нужной двери, Каримов встрепенулся, призвал на помощь всю выдержку, шагнул внутрь, и шумно сглотнул, едва увидел ее. Свою девочку. Уставшую. Измотанную. Но… с блаженной улыбкой на лице. У нее на груди, завернутое в пеленку, копошилось маленькое розовое тельце. А Юля со слезами на глазах, трепетно прижимала это самое тельце к себе.
«Моя дочь! Господи, это крохотное пыхтящее существо — моя дочь!»
Мужчина и сам не понял, как оказался рядом. Как склонился над ребенком и дрожащей рукой почти невесомо провел по ее голове. По голове, которая была размером меньше, чем его собственный кулак. Странные ощущения затопили душу до краев. Безвозвратно пробили брешь в его сердце.
Юля улыбнулась сквозь слезы:
— Красавица, правда?
Марат прожег жену потемневшим от внезапной страсти взглядом и подтвердил:
— Вся в мать!
— Назовем ее Арина?
— Почему, Арина?
Юля прикусила губу, выразительно посмотрела на него, и заговорщицки прошептала:
— Ты даже не представляешь, как громко она умеет кричать!
Не выдержав, Каримов взорвался от хохота. А после, будучи больше не в силах сдерживать эмоции, подался вперед, и впился в губы своей студентки, своей любовницы, своей жены жестким собственническим поцелуем.
И вкрадчиво пробормотал, отстраняясь:
— Спасибо!
— За что?
— Ты вернула меня к жизни!
— Марат…
— Девочка, — прохрипел он севшим голосом, — ты — мечта, которая сбылась! Ты — вожделение, которое ничем не утолить! Понимаешь?
Юля часто-часто задышала, раскрасневшись от смущения.
Марат же хищно оскалился, и продолжил грозно:
— Ты — моя панацея! Панацея, которую я никогда и никому не отдам!
— Ну а я, — тихо обронила она, — я просто тебя люблю!
И ее искрящиеся счастьем глаза были для него с некоторых пор… важнее воздуха.