Таэ эккейр!

Раткевич Элеонора Генриховна

Эннеари насилу разлепил губы.

– Уходи, – сипло произнес он.

Лерметту показалось, что он ослышался.

– Что? – переспросил он, не веря себе.

– Уходи, – повторил эльф. – Оставь меня.

– С какой это стати? – вымолвил потрясенный Лерметт.

– У тебя в Долине свое дело есть, – медленно произнес Эннеари. – Срочное. Вот и займись им. А меня оставь.

– Ты что, вовсе с ума свернулся? – Лерметт от возмущения даже найденный с таким трудом округлый камень выронил, и тот с грохотом заподскакивал вниз по тропе. – Дело подождет. Оставить тебя здесь одного на верную смерть… да кем ты меня считаешь?!

– Уходи, – еще раз повторил Эннеари совершенно бесцветным голосом.

– Это у тебя такое любимое занятие – себя

в жертву предлагать? – окончательно вспылил Лерметт. – Не уйду я никуда, и не надейся! То он есть не будет, то он жить не будет… да хоть ты напополам тресни, а я тебя вытащу.

Недавняя его вина была им не то, чтобы забыта – просто она поблекла в потоке бреда… а ничем иным, кроме как бредом, Лерметт новую затею Эннеари назвать не мог. Всему есть предел, даже и благодарности. Распоряжаться своей жизнью, словно чем-то незначительным и ненужным, только бы Лерметт поспел добраться в Долину вовремя, да притом полагать, что он способен принять подобную жертву – нет, право же, Лерметта в жизни так не оскорбляли! Никто не имеет права решать, где ему быть, словно бы он вещь, резная фигурка, которую можно переставить с одной полки на другую. А он не вещь, он – человек… и никуда он отсюда не уйдет, есть у него иные дела или же нет!

– Нет, – выдохнул Эннеари. – Я не хочу.

Ну точно. Умирать собрался. У Лерметта аж в горле пересохло от негодования. Вот ведь принесло ему лавиной спутника дорожного! Не эльф, а прямо жертва бродячая. То, что сам он, не сумевший заставить себя приняться за еду на глазах у голодного, точно из такого же дерева тесан, Лерметту и в голову не пришло, до того он был обозлен на упрямого Арьена, возжелавшего из невесть каких возвышенных чувств сложить свою дурную башку. Не вытаскивай его, и все тут. Не хочет он. Ни есть, ни жить – ну ничего не хочет. Он уже все решил, видите ли. И за себя, и не за себя – да по какому праву, спрашивается? Как он посмел принимать решение за Лерметта – и какое притом решение! Да за одну эту обиду я тебя, мерзавца, не то что из-под камня вытащу… да я тебя… да я не я буду, если тебя не отучу жертвовать собой направо и налево – раз и навсегда отучу! Уж не взыщи, друг-приятель, если тебе мое лекарство горьким покажется – а только ты у меня мигом жить захочешь! Ты тут, оказывается, благородно помирать собрался в гордом одиночестве? И камень надгробный себе выбрал? Может, еще и надпись на нем выбить прикажешь, чтобы всласть упиваться собственной кончиной? Не выйдет! Есть одно надежное средство и на таких, как ты. Крайнее средство… так ведь и случай выпал крайний.

– Значит, не хочешь? – Лерметт презрительно сузил глаза и вздернул голову. – Ну еще бы. За жизнь бороться всегда нелегко – это же силы прикладывать надо, старания… Помереть, конечно, проще. Руки сложил, глаза прикрыл – и ничего больше делать не нужно.

Он надеялся незаслуженным обвинением задеть эльфа за живое – но у того в глазах плеснулось разве что вялое удивление – и только. Лерметт закусил губу. Что ж, теперь отступать некуда.

– Что молчишь? – язвительно поинтересовался принц. – Я-то о тебе иначе думал… а ты, выходит, просто жить боишься! Ты… ты трус – скажешь, нет?

– Возможно, – со странной медлительностью произнес эльф. – Но тебя это совершенно не касается.

– Значит, не касается? – повторил за ним Лерметт. Он резко выдохнул, стремительно шагнул к Эннеари и с маху залепил ему оглушительную пощечину.

Голова эльфа мотнулась, словно у тряпичной куклы, всплеснув волосами. Красный след пощечины проступил на белой щеке так отчетливо, словно Лерметт прежде окунул руку в кровь.

Глаза Эннеари полыхнули ответной яростью… ну, хвала всем богам и демонам! Уж теперь-то он точно возжелает выбраться – хотя бы уж затем, чтобы вышибить из Лерметта дух. Главное – подогревать это желание, покуда оно не замерзло.

– Налаион! – Отчего-то обозвать эльфа сопляком именно по-эльфийски показалось Лерметту гораздо более оскорбительным. – Трус! Боги, Арьен,

какой же ты трус! Ленивый трус! – принц орал так, что у самого в ушах закладывало – и плевать, что в горах нельзя кричать – сейчас нельзя не кричать. – И как же ты удобно устроился – сидишь и помираешь! Тихо так помираешь, уютно. Да? Ну так не надейся! Не будет тебе уютной смерти, понял? Быстро замерзнуть тебе не светит – а я тебя буду хлестать по щекам, пока не сдохнешь, мразь трусливая!

– Значит, мразь? – хриплый свист облачком пара сорвался с уст эльфа. – Трусливая?

– Размазня, дерьмо, скотина!

– Заткнись!

– Попробуй, заткни меня! Ну! Что, Арьен, поджилки трясутся?

– Трясутся, – неожиданно спокойно согласился эльф. – Но тебя это совершенно не касается.

Слишком поздно Лерметт заметил, что рука Арьена не просто судорожно шарит по снегу. Ничего судорожного не было в этом движении – нет, оно было всего лишь немного неточным, как и всякое движением вслепую. Эннеари нарочно смотрел в сторону, чтобы не привлекать внимания Лерметта раньше времени. А теперь он сжимал в руке здоровенный кусок льда со вмерзшим в него камнем. Лицо эльфа отвердело, заострилось – только линия рта, наоборот, смазалась, поплыла, сделалась мягкой, неопределенной, напрочь лишая противника возможности прочесть замыслы Арьена по положению его губ… да еще взгляд сделался из напряженно-злого мягким, неуловимым, словно тугая струя дождя вдруг рассеялась туманом. Плохо. Хуже некуда. Такие лица бывают только у опытных бойцов и только перед схваткой – а такой рот и такие глаза только у очень опытных бойцов. А этому… этому треклятому эльфу было когда набраться опыта. Ну и что с того, что он выглядит как самый настоящий налаион? Ему, небось, лет сто, не меньше. Вот потому-то с изящными хрупкими эльфами никто и не рискует помериться силой. К тому времени, когда человек, ветеран множества боев, уже ходить толком не может, ровесник его прабабушки только-только начинает настоящими мускулами обрастать. Нет, опыта Эннеари наверняка не занимать… и силенок тоже. И если он вздумает метнуть эту обледеневшую каменюку, Лерметту точно головы не сносить. Потому что клятый эльф не промахнется. Они просто не умеют промахиваться.

Принц замер, опасаясь сделать лишнее движение. Не сейчас, не сейчас… угадать, когда он метнет… разве что угадать – может, все-таки удастся увернуться…

– Тяжести таскать умеешь? – осведомился эльф каким-то отстраненным голосом.

Лерметт мог ожидать чего угодно – и в первую очередь камня, летящего в висок – но уж никак не этого вопроса.

– Д-да, – запинаясь выговорил он.

Эннеари кивнул, взял камень обеими руками (так не бросают , промелькнуло у Лерметта в голове) и с тяжелым выдохом дровосека обрушил его сначала на свою левую ногу, потом на правую.

Принц беззвучно ахнул и невольно отступил на шаг.

Лицо Эннеари туго заблестело холодным потом – таким обильным, словно в него полведра воды выплеснули.

– Тащи, – приказал он сквозь зубы.

Он что, спятил? Переломать самому себе ноги… а теперь еще и волочить себя велеть?

– Тащи. – Арьен дышал коротко и быстро. – Что стоишь столбом? Ты же хотел меня вытащить, разве нет? С целыми костями мне через такую щель не просунуться… а сломанные пропихнуть можно. Тащи, говорю, пока не распухли!

Лерметт стиснул зубы до хруста – так, что аж в темени отдалось. Стараясь отчего-то не дышать, он ухватил правую ногу Арьена и потянул, сильно и ровно, без рывков, которые превратят и без того переломанные кости в груду осколков с кровавой подливкой… вот так, а теперь левую… стопа, пятка… руки-то как трясутся – зачем это? Надо, чтобы не тряслись… не сметь! Не сметь дрожать!

Едва Лерметт успел высвободить ноги Арьена, как ледяная глыба осела – похоже, только ими она и держалась.

– Вовремя, – просипел Арьен, не отрывая глаз от ледяного монолита. – Самую еще малость, и быть бы мне совсем без ног.