Таэ эккейр!
Шрифт:
Беда, которая вправе из-под сине-черного щита разить насмерть, прямо в беззащитное сердце… но король наделен иным правом – правом исполнить свой долг, прикрыв собой остальных… собой – щитом, способным помериться крепостью с сине-черным, закрыть сердце Долины… а то, что щит и сам обладает сердцем, никого не касается.
Почти помимо воли король нагнулся и поднял упавшую чашу, сам еще толком не зная, зачем – но за это недолгое мгновение ему удалось овладеть собой совершенно. Вся боль, все муки и томления заледенели, сделав лицо короля спокойным и непроницаемым. Неожиданное горе согнуло растерянного эльфа – но распрямился навстречу незваному пришельцу властитель, готовый к битве.
Юноша отдал поклон, и король тогда лишь
– Чему обязан высокой чести видеть в своих краях полномочного посланника? – спросил он, вежливой отчужденностью вынуждая посла держаться так же церемонно и сдержанно, не давая воли гневу.
Однако намерениям Ренгана суждено было разбиться вдребезги: в ясных глазах посла не промелькнуло и намека на гнев, а холодная учтивость, казалось, не была ему свойственна и вовсе, равно как и увертливость, велящая ничего не называть своими именами.
– Боюсь, что серьезным неприятностям, – ответил юноша просто и прямо, с такой подкупающей сердечностью, что у короля заныло в груди. – По нашу сторону перевала все уже закончилось… не скажу, что закончилось хорошо – это значило бы солгать, да притом солгать с издевательской жестокостью – однако по крайней мере все, что могло разрешиться, разрешилось. Вот только беда тем, что случилось, не ограничивается.
Щит не может, не должен, не смеет ломаться… даже если он живой и истекает кровью. Но единый хотя бы вздох… ведь это можно?
– А-арьен! – выдохнул король почти моляще, глядя на сына, с которым несколько мгновений назад он перепутал нежданного чужака.
– Это правда, – хмуро ответил Эннеари, глядя чуть в сторону. – Даже хуже – это еще не вся правда.
И снова ясные серые глаза чужака взглянули на Ренгана с таким сердечным, таким глубоким пониманием, что смерть, и та не показалась бы королю горше.
Лерметт его и в самом деле понимал, не обольщаясь и не обманываясь ничем внешним. Его не вводило в заблуждение юное лицо короля – на вид почти ровесника Эннеари. На неопытный человеческий взгляд король выглядел едва ли лет на пять старше собственного сына – а значит, в действительности их разделяет не меньше пяти веков. Не обманывался Лерметт и простотой наряда – чуть поношенными темно-зелеными штанами, сидевшими на стройном теле эльфа на диво ловко, распахнутой зеленой рубахой, подобранной у локтей к плечам узкими ремешками шнуровки, и даже руками, перепачканными полировочным маслом: величие не зависит от платья, кому, как не принцу это понимать. Перед Лерметтом стоял истинный владыка, король до мозга костей. И мнимым спокойствием лица этого владыки Лерметт не обольщался тем более. Он не просто понимал, он чуял каждым клочком своей кожи, каждой каплей своей крови, какая боль и тревога терзают этого высокого эльфа с безмятежной улыбкой на молодом лице. Такое с Лерметтом случалось и раньше. Слова, и те бывали не нужны – довольно было взглянуть в глаза, иной раз даже совершеннейшему незнакомцу, и сердце Лерметта начинало биться в такт его сердцу, и понимание обрушивалось на принца, как проливной дождь. Обычно такие озарения бывали краткими, и заканчивались либо неомраченной дружбой, либо дикой враждой – в таких случаях Лерметт хмуро напоминал себе, что понимание слишком страшная штука, чтобы остаться безнаказанным. К сожалению, он не был властен над этим состоянием и вызвать его к жизни по собственной воле не умел. Взять вот хотя бы Арьена: пережитое вместе сдружило их накрепко – но сколько же глупостей они оба ухитрились прежде натворить и наговорить! А вот с отцом друга нахлынувшее проникновение на краткий миг связало их намертво… вот только чем еще обернется это мгновение неложной и непреложной ясности?
Король с явным усилием отвел глаза от Лерметта и устремил взгляд на троих юнцов – взгляд тяжелый, суровый, вопрошающий.
– Ренган, – запинаясь, вымолвил Аркье, от волнения напрочь позабыв обо всякой вежливости и переходя на эльфийский, – тоа кейллер…
Чего именно не хотели трое беглых мальчишек, так и осталось для Лерметта тайной, ибо Эннеари перебил его – негромко, но властно.
– Довольно, отец, – произнес он. – Оставь.
Лерметту огромного труда стоило не поперхнуться – ибо слово это Арьен произнес с его собственными интонациями и едва ли не его голосом.
– Оставь, говорю, – твердо повторил Арьен в ответ на растерянный взгляд отца. – За побег свой они уже расплатились, и даже с лихвой. А за все остальное они не ответчики. Наоборот. У них хорошие задатки и сильная воля. Они держались достойно и заплатили с избытком. Оставь их. Пусть отдохнут покуда. Нам и без них есть о чем поговорить.
Так. Оказывается, Арьен и доводы Лерметта запомнил – и сейчас повторил их слово в слово. Будем надеяться, что для его величества Ренгана эти доводы окажутся не менее убедительными.
Ренган отвел взгляд от беглой троицы. Аркье, Ниест и Лэккеан еле приметно вздохнули с облегчением. Лерметту даже показалось, что под взглядом короля они было и вовсе задержали дыхание. Лерметта это не удивило. Он бы и сам подумал, окажись он под таким взглядом, а стоит ли дышать.
– Идите, – коротко бросил Эннеари. – Да, и коней заберите. Вот уж кто заслужил отдых, так это они.
Ниест, едва в силах скрыть неподобающую поспешность, ухватил за повод Черного Ветра, Лэккеан не без трепета принял узду Белогривого. Рыжий жеребец оглянулся на Лерметта долгим придирчивым взглядом, неодобрительно фыркнул, но увести себя все же позволил.
– Да, и целителей позовите, – крикнул Арьен вослед. – Может, что-то еще и можно будет сделать.
Взор короля вспыхнул такой неистовой надеждой, что Лерметт поневоле опустил веки.
– Так они живы? – выдохнул король, не отводя глаз от покрытой синим плащом телеги.
– Нет, – коротко ответил Эннеари, опередив Лерметта.
– Мертвы? – Губы короля побелели.
– Нет, – опустил голову Эннеари.
– Хуже, – ответил Лерметт, казня себя мысленно за каждую секунду промедления, породившего эту ложную надежду. – Я сейчас объясню. Понимаете, еще когда мы с Арьеном нашли дом этот располовиненный, я в душе усомнился, что это сделали эльфы, пусть даже и по своей воле, если они не сошли с ума и не околдованы.
Ренган почти без сил опустился на широкий, нагретый солнцем камень, и Лерметт последовал его примеру. Разговор им предстоял не только тяжкий, но и долгий, даже если не упоминать об обстоятельствах, швырнувших в его руки умирающего Эннеари – а уж об этом Лерметт твердо решил покуда умолчать. Довольно и того горя, которое уже свалилось на плечи короля Ренгана, а заодно и того, что ему еще предстоит, когда он выслушает посла людей до конца. Незачем еще и терзать его бедой, которая едва не случилась с его сыном. Не случилась ведь, ну и ладно. Потом, после, Арьен всяко найдет время рассказать о том, что едва не помер, да притом не единожды – если сочтет нужным, разумеется. А если нет – так и нечего мучить отца призраком несбывшегося горя. В любом случае это будет потом – потом, не сейчас, не теперь, не в эту минуту, когда в глазах Ренгана, зеленых, как и у его сына, плещется такая боль, такой стыд, что вчуже глянуть, и то страшно.
Рассказ и впрямь вышел долгим. Арьен время от времени вмешивался, уточняя ту или иную деталь, но по большей части говорил все-таки Лерметт. Когда он закончил, то отвел глаза: смотреть в эту минуту на Ренгана было превыше его сил… да и чьих угодно, если на то пошло.
– Мы не держим зла, – заверил он короля, так и глядя по-прежнему чуть вбок. – Да мы и не вправе – ведь колдун, наложивший заклятие, был человеком.
– Мы не держим зла, – эхом откликнулся король, тоже глядя не на посла, а в сторону. – Да мы и не вправе. Те, кто поддались его чарам, были эльфами. Между нами нет вины и войны.