Таежная кровь
Шрифт:
На первом прилавке Топ остановился, снял котомку. Прислонился к мерзлой пихте, снял шапку. Где-то здесь, в этом районе замерз Вадька Могилев. Такой же, как и он, любитель тайги: зимой на лыжах с обметом побегать, летом на речке хариус ловить. Закрутился в снег-пургу на хребте, потерял ориентир, не смог выйти к дому. Бегал сутки: то в гору, то вниз… Так и погиб один среди черной ночи, никто не смог помочь, путь-дорогу указать. В двадцать девять лет. В деревне вовремя хватились, искать пошли. Большой плюс: снегом следы не завалило.
На третий день обнаружили полураздетого, с обмороженными руками,
Эх, судьба злодейка, а жизнь у охотника – копейка. Каждый год тайга кого-то забирает. Коли не замерзнут, так утонут. Или шатун завалит, или с кедра упадет. Да мало ли причин, почему мужики домой не возвращаются! Редко, когда труп отыщется. Лишь только место гибели в память его именем называют.
Сколько их на реке: каждая яма под своим названием. Как и в горах, почти каждый ключ носит чью-то фамилию. И этот ручей, где замерз Вадим, каждый местный охотник назовет Могилев ключ. Или просто, по имени: Вадькин. Вырубить бы вон на том кедре крест, обозначить место. Да все недосуг, не хватает времени. Сейчас, зимой не с руки: от мерзлого дерева отскакивает топор. Надо в теплую погоду, в марте-апреле. Да сделать аккуратно, на молодом стволе, чтобы память осталась надолго, хватило лет на сто-двести. А там все одно забудется.
Коротка память человеческая, как хвост медведя, которого хватает только, чтобы закрыть свой зад. Кто знает, что будет через сто лет? Будет ли стоять эта тайга и горы?
Но время торопит. Пора в дорогу, теперь уже без перекуров, на перевал, осталось немного. Топ взвалил на плечи котомку, перекинул в руках таяк, твердо передвигая лыжи, грузно запыхтел по заваленной снегом лыжне. Если это действительно можно назвать лыжней. Так, неглубокая, тонкая канавка, смутно напоминающая изрезанную борозду. Как будто могучий сохатый перед вьюжной метелью пробивал себе грудью дорогу в двухметровых сугробах. Прошел, а след запуржило.
Кулемки тянутся одна за другой. Здесь, с северной стороны пихтач толстый, густой. От одной кулемки едва видно следующую ловушку. Она, как и эта, тоже пустая. Вон, может быть, за ней, под молодым кедром, попадется белка. В прошлый раз, когда Топ возвращался с обхода, там были «квадратные» следки. По всей вероятности, в том месте беличий переход. С каждым выходом эта ловушка дает по одной пышнохвостке. И не делает проловов. Да, так и есть. Издалека виднеется черная метелка хвоста. Крупный самец плотно придавлен тяжелым давком. Неоценимое преимущество при промысле. Резкое сдавливание, мгновенная смерть. Гуманный способ добычи пушного зверя. Если бы все ловилось таким образом…
А вот и вершина хребта. Как всегда, она покоряется неожиданно. За невысоким взлобком рдеет просвет в черных стволах деревьев. Гора выполаживает, становится ровной. Идти легче, несмотря на глубокий снег. Здесь не видно канавки. Топ чувствует старую лыжню ногами. Как хороший конь, который «видит» дорогу ночью. Лыжи «знают», что под ним прочная твердь.
Он уверенно шагает по хребту. До «пяти кедров». Для него это своеобразная хитрость: пройти по надуву триста метров, а потом свернуть в сторону. Зачем? Чтобы спрятать свой след от чужого глаза. Топ знает, что после него постоянный юго-западный ветерок к вечеру переметет лыжню. Уже завтра утром другой охотник не увидит, кто здесь ходил.
Это хитрость для «залетных», для других «промысловиков», кто любит пробежаться по чужому путику. И в простонародье, среди местных мужиков, носит меткое прозвище – «шакал». Соответственно существует понятие: «шакалить по путикам и избам». Или: «погреть руки над чужим костерком». А это – снять с капканов добычу (или капканы), найти по следам избу и навести там свой «порядок». Сжечь дрова, сожрать продукты и унести, украсть то, что понравится.
Справедливый закон тайги гласит: не ходи по чужому путику, не бери чужой добычи. Пришел в чужую избу, оставь после себя дрова и спички. Сожрал продукты – напиши записку и поставь свое имя. По необходимости взял что-то из чужих вещей – принеси и положи на место, где лежало. Не нами придуманы эти законы тайги! И никто не знает, с каких пор они существуют.
Старожилы говорят, что в старые, добрые времена за нарушение законов провинившегося голым, со связанными руками садили на муравейник. И во всей тайге был порядок. По чужим путикам никто не ходил. В зимовье всегда был запас дров, продуктов, соль, спички, посуда. А некоторые охотники даже оставляли ружья и провиант. В сознании любого промысловика жили честь и достоинство.
Куда и когда ушли те старые, добрые времена? Почему ныне все по-другому? Вышел случайный «охотник» на чужую лыжню и считает обязательным по ней пройти. Пришел на новую избу – обязательно погреется чужими дровами, не оставив ничего после себя. И может взять что-то из чужих вещей, что понравится, потому как никто не узнает и не докажет, кто и когда здесь был. Вот и пустуют современные зимовья без дров и посуды, с голыми нарами да прохудившимися печками, спрятанные в глухих местах, подальше от людского глаза.
Почему так происходит? Как случилось, что чужой человек, нежданный и незваный гость, готов прибрать к рукам все, что плохо лежит? Да потому, что в тайгу пришла пора безнаказанности и вседозволенности! Механизированные средства передвижения добрались и сюда, упругими путами кровососущего спрута опутали первозданный мир тайги.
Новые охотники в любое время года врываются на машинах, моторных лодках, вертолетах. Приехали – нагадили – уехали. У них одна цель: поживиться и адреналина пустить в кровь! Бьют, стреляют, ловят, травят, не разбираясь, подряд, что только попадется на мушку прицела. Порой просто так, чтобы попробовать оружия, себя потренировать. Потому что уверены, что никто не узнает об этом, их имена… А значит, и совесть чиста. А так ли это на самом деле?