Таежный рубикон
Шрифт:
В доме забойно пахло каким-то душистым пряным мясным варевом. Так, что, перешагнув порог, невольно сглотнул моментально набежавшую в рот слюну. Давно успел соскучиться по нормальной домашней жрачке. Сытная, но примитивная и безвкусная мужская готовка уже успела за две недели командировки набить оскомину.
В темном углу у очага в одиночестве возилась чеченка. Она резко разогнулась, метнула в сторону вошедших чужаков настороженный тяжелый взгляд. Выпрямила спину и застыла на месте, прижимая к груди поварешку с длинной, причудливо изогнутой ручкой. Внимательно посмотрел на нее: «А бабенка-то – класс!» И сверху, и снизу – все на месте. И в талии, как оса. И на мордашку ничего. Если бы не эта их извечная горбинка на носу – так и вообще, хоть на журнальную обложку. Тонкие,
Дыба подвалил к чеченке вплотную, уставился на нее в упор, забив болт на все их дебильные горские обычаи:
– Может, ты мне, красотуля, внятно объяснишь, где твой мужичок обретается, а то аксакал ваш темнит, жучара, как филин?.. Ну, так что?.. Прояснишь ситуацию?
Баба не проронила ни слова. Будто и ни к ней Дыба обращался.
– Я же тыбе сказал, – прорезался старик, – в Москве он. На стройке работает...
– А ты помолчи, дед, – не оборачиваясь, недовольно отбрил его Дыба. – Я тебя, борода, уже спрашивал. Теперь ее послушать хочу... Ну что, марушка?.. Будем рожать или как?.. Ну чего ты губешки свои поджала? Я же к тебе обращаюсь...
Чеченка упорно отмалчивалась, отведя глаза в сторону. Да и не могла она с посторонним мужиком лясы точить. По-любому не могла. Это же, по их вайнахским законам – полный облом. Ни в какие ворота не лезет. И Дыба, сучок, естественно, это прекрасно знал. Знал и продолжал провоцировать. Скучно мудиле стало. Поиграть захотелось.
– Слышь, Игорек? – продолжал тупить Дыба. – А я вот не верю, что ее гордый черножопый папик на стройке пашет. Ну не верю, бля буду... Я уверен, что он, вражина, где-то здесь, совсем недалече, в темной пещерке кинжал на нас точит. Как? Угадал, роднуша?.. Точняк, да?
– Да хватит уже. Кончай, – постарался Дектярев прекратить совершенно ненужный затянувшийся спектакль, но разве Дыбу с ходу остановишь? Пока не натешится вдоволь – пустой номер.
– Ну да ладно, – совершенно неожиданно пошел на попятную Дыба. – Не хочешь нас просветить, и хрен с тобой, золотая рыбка... Нам ведь в принципе это – по барабану... Если твой джигит-замудонец действительно по горам ползает, то все равно рано или поздно мы ему кирдык пропишем. И уши отрежем. А как же? Отчекрыжим на хрен. И я их тебе сам, роднуша, на блюдечке принесу. Обещаю... Я ведь адресок запомнил. – Дыба повернулся к двери, сделал пару шагов и снова остановился. Поднял глаза и лукаво разулыбился: – Слышь, братан, я тут вот что вспомнил... – Его квадратную скуластую рожу начало просто перекашивать от едва сдерживаемого смеха. – Че вспомнил-то... – понес он, откашлявшись. – А хочешь, Игореха, себе чеченскую маму заиметь?
– Какую маму?
– Я же сказал – чеченскую, – продолжил Дыба уже с нарочито серьезной физиономией. – Вот она и будет тебе мамкой. Приемной – ясный перец. Как тебе такой расклад? Нравится?
– Да хватит уже... Пошли.
– Не-е-ет, братан, я не шучу. И в мыслях такого не было... Тут такая маза намечается: если ты ее, Игореха, в дыньку мягкую хоть разок чмокнешь – тут же станешь для нее как сын родной. Не веришь? Да, клянусь тебе! Это ж так по их горским обычаям прописано. Ей-богу, не вру! Ну, подтверди, борода, – совсем одурев, обратился Дыба к старику, и так уже застывшему с налитыми кровью глазами. – Ну, скажи ему, мудрило, что я чистую правду говорю...
И старик не выдержал. Сорвался и заорал во всю глотку. Рыпнулся на Дыбу со своей жалкой клюкой. Но ударить не успел. Двинул ему Дыба со всей дури своим чугунным локтем в кадык. Так, что аксакал занюханный бабочкой в угол упорхнул, откинулся и захрипел, пуская кровавые пузыри.
Еле успел тогда в момент очумевшую фурию упредить. Уже навострилась, скотина бешеная, своим кипящим варевом окатить. Врезал ей наотмашь, сбил с ног. Но и тут Дыба, стервец, постарался. Он при всей своей серьезной комплекции способен был при случае действовать просто молниеносно. Засадил ей под лопатку штык-нож своим фирменным косым ударом. И вякнуть не успела. Рухнула под ноги как подкошенная.
Стоял пнем у порога и никак отдышаться не мог. Дрожь поганую в коленках унять.
А Дыба, базла невозмутимая, взял с тарелки чурек, разорвал пополам своими волосатыми лапищами и давай жрать как ни в чем не бывало. Жрет и лыбится, глядя, как, отходя, на полу чечен ногами сучит, хрипит и выгибается.
И пришел тогда на память старый фильм «Даки», который в детстве пересмотрел не меньше десятка раз. И руки Децебала – все в крови, раздирающие хлеб после боя.
Смотрел на Дыбины клешни, и прямо какая-то байда напала – показалось, что у него они тоже в кровище измазаны. Видел же воочию, что нет, а все равно, казалось... Чуть не блеванул тогда. Всего до последней кишки передернуло...
Потихоньку притормозил. Место ему совсем не нравилось. Дальше «дорога» максимально сужалась и шла на спуск почти впритирку к высокой отвесной скале. С другой стороны вплотную подступала к ней сплошная чащоба. Можно было, конечно, каким-то образом и объехать стремный участок. Не десятки же километров тянется по лесу такой непроходимый бурелом. Но в этом случае будет потеряна уйма времени, да и оставить «на следу» ему было просто некого. Ни зыркающий шальными глазками Глотов, давно мечтающий сделать ноги, ни показавший себя полным рохлей Солдат, еще и охромевший к тому же на одну ногу, для этого совершенно не годились. Однако и Дыбу призывать раньше времени не годилось, пока не отпала насущная надобность сторожить подходы к поселкам. «Хорошо еще, что у них раненый и малосильный дедок с девкой, – думалось Игорю, – а то бы давно ломанули в сопку, и пришлось бы тогда их дальше травить пехом по скалам и россыпям, капитально рискуя сковырнуться и покалечиться...»
Дорофеев накоротке посмолил в кулак, прикинул все «за» и «против». Пойти на определенный риск представилось ему действительно необходимым. Надо только побыстрее проскочить опасный, легко простреливаемый участок. Тогда шансы на успех заметно возрастут. У него неприятно посасывало под ложечкой, интуиция била тревогу, но он все-таки решился – сорвал снегоход с места и, перейдя на повышенную передачу, начал разгонять его до предельной скорости.
Машина, вздымая облака снежной пыли, лихо вписалась в крутой спиральный поворот. Дорофеев ловко перекладывал руль из стороны в сторону, умело уворачиваясь от возникающих на пути препятствий. Но когда, казалось, угроза обстрела уже миновала, снегоход вдруг резко тряхнуло. И накренив, швырнуло в глубокую яму. Раздался громкий скрежет ломающейся лыжи. И «Буран», словно наткнувшись на полном ходу на невидимую стену, прекратил движение вперед и, странным образом оторвавшись от земли, завис, беспомощно завывая молотящим вхолостую движком. А через мгновение какая-то чудовищная, необъяснимо возникшая сила рванула его назад, поставила стоймя и с грохотом припечатала к стволу вековой липы. Дорофеева и Солдата при этом диком рывке удачно отшвырнуло в снег, а вот сидящему сзади Глотову явно не повезло. Стальным тросом его захлестнуло поперек туловища и намертво прижало к сиденью снегохода, и он теперь орал от испуга и боли и бестолково молотил в воздухе руками и ногами. Дорофеев хватанул снег пересохшими губами и тут же приметил, что из пробитого бака тонкой струйкой сочится бензин, шлепает каплями по надсадно ревящему движку. «Берегись!» – предупредил он Солдата и тут же сам отскочил и кубарем покатился под уклон.
Рвануло так, что на какое-то время заложило уши. А когда к Игорю вернулся слух, то лицо его просто перекосило от бешенства – истошный крик извивающегося в пламени Глотова был ему до омерзения противен. Но это только в первый момент. Потом вдруг Дорофеев просветлел и осклабился. Он, прислушавшись, осознал, просек наскоряк, что этот дикий визг подыхающего в огне Филипповича всего лишь жалок и смешон. И тут его мгновенно разобрал нервный истерический хохот. Он свалился на бок и, скорчившись, безостановочно икал и ржал, выплевывая, выблевывая обрывки коротких рваных фраз: «Вот... же, сука, отмочил!.. Вот... отче...бучил, падла!.. Вот же...»