Тафгай 4
Шрифт:
***
«Мать твою! — выматерился я про себя. — Да какого лешего тут происходит?!»
— Ты чего? Мы так не договаривались, — пробормотал я, потирая горящую от шлепка щёку. — Я на садо-мазо не подписывался.
— Какое такое садовое мазо? Мы вообще ещё ни о чём не договаривались, — выпалила странная девушка, дрожащими руками хватая своё зимнее пальто. — Я журналистка из «Горьковского рабочего» приехала для интервью, а вы, Всеволод Михайлович ведёте себя крайне странно!
Вдруг я услышал гогот Сашки Скворцова и Борьки Александрова в коридоре и сразу всё понял. Ошибочка вышла, я думал, что это новая девушка
— Постойте, — сказал я, придержав строптивую барышню за плечо. — Вам нужен товарищ Бобров? Так он уже уехал во дворец спорта. А я — Иван Тафгаев, и я думал вы новенькая лыжница, которая пришла, — я выразительно прокашлялся и добавил, — как бы это лучше выразиться, на массаж. Если хотите, могу вас свозить на тренировку и Всеволоду Михайловичу представлю лично. А не то, что некоторые Павлики Морозовы! — Гаркнул я так, чтобы меня в коридоре было слышно.
— Ясно, — покраснела девушка и представилась, — меня зовут Варя, то есть Варвара Варшавская. Скажите, а что такое садовое мазо?
— Это вид массажа, очень жёсткий, запрещённый в Советском союзе, — шепнул я Варваре.
***
В автомобиль, в выданную мне на время чёрную «Волгу», уселись впятером. На переднее сиденье — товарищ Варшавская, на заднем уместились Ковин, Скворцов и «Малыш» Александров. Белая «Волга», которая принадлежала редакции газеты, покатила следом за нами.
— Познакомьтесь, Варвара, — я кивнул на заднее сиденье. — Это Трус, Балбес и Бывалый в юности, ещё до того как их стал снимать в кино Гайдай. И пока кто из них кто не ясно, я чтобы проще было запомнить зову их три «Бэ», то есть три Балбеса.
— Я смотрю у вас очень дружная команда, — тихо захихикала девушка.
— Очень, — поддакнул Боря Александров. — Сейчас на тренировке увидите, как мы друг друга уважаем уже четвёртый день подряд. Только борты трещат.
«Да, — грустно подумал я, выруливая из леса. — Как слух разлетелся, а затем и подтвердился, что часть команды уже по окончании сезона перебирается в Москву, так между парнями, словно чёрная кошка пробежала. Например, защитников Фёдорова с Куликовым, которые играли раньше в разных сочетаниях, теперь главный тренер Сева Бобров вынужден был поставить в одну пару. Чтоб поменьше было на льду ругани и споров. С тройкой нападения Саши Федотова лично я и мои пионеры чуть ли не каждое занятие бились в кровь. Хуже того, в «Торпедо» теперь появилось два капитана, Лёша Мишин командовал своими ребятами, «патриотами», а я руководил теми «предателями-гастролёрами», которые доигрывали последний сезон. Ими оказались вратарь Минеев, защитники Фёдоров и Куликов, и нападающие Александров и Свистухин, а так же примкнувшая к нам прогрессивная молодежь Скворцов, Ковин и Доброхотов. Хуже всех приходилось Коле Свистухину, ведь он в своей пятёрке остался один против четырёх «патриотов». И то игровое сочетание, которое отвечало за сдерживание сильнейших игроков команд соперников, можно сказать перестало существовать. Так как без взаимовыручки и подстраховки в хоккей играть невозможно. Лишь вратарь Витя Коноваленко держал в конфликте нейтралитет».
— Мальчики скажите, а почему в хоккее ворота такие маленькие, а в футболе большие? — Спросила Варвара всех, кто ехал в машине.
— Почему? — Улыбнулся я наивному вопросу. — Это потому, что в футбол играют люди с плохим зрением и заторможённой реакцией, они и в такие ворота редко попадают. В хоккее же всё наоборот.
— Да, у нас на льду еб, — запнулся на полуслове Александров. — То есть лицом щёлкать нельзя. Размажут в одно мгновенье. А в футболе пнул со всей силы по мячу и сиди отдыхай, набирайся сил.
***
Перед самой тренировкой, чтобы избежать нового кровопролития, Сева Бобров, второй тренер Игорь Чистовский, тренер вратарей Саша Котомкин, капитан команды Лёша Мишин и я закрылись в тренерской комнате.
— Слушаю ваши предложения, — угрюмо выдавил из себя Всеволод Михалыч. — Нам осталось провести в чемпионате всего одиннадцать игр, и вместо того, чтобы собраться и добиться заслуженных медалей, мы ломаем друг друга во время тренировочных занятий. Что предлагаете с этим делать?
— А ничего делать и не надо, — так же угрюмо произнес Лёша Мишин. — Гастролёры, — он кивнул в мою сторону, — играют своей пятёркой, мы своими двумя. Свистухина сажаем на лавку, а вместо него выпускаем Витю Доброхотова.
— В принципе я поддерживаю, — согласился второй тренер Чистовский, который уже готовился после Бобров принять горьковское «Торпедо».
— А я нет! — Громко сказал я. — Свистухин показал себя в играх против очень сильной Чехословакии, а мы его за то, что он уходит в конце сезона, на лавку сажаем «мариновать»?
— Какой ты видишь выход? — Спросил Сева Бобров.
— К Свистухину ставим на левый фланг Ковина, а направо Доброхотова. — Предложил я. — Ребята за три месяца заметно заматерели, килограмм восемь мышечной массы нарастили. И отыграют не хуже Смагина и Шигонцева.
— Ну, ты, Тафгай, молодец, только о себе «печёшься», — накинулся на меня Игорь Чистовский. — Вы отчалите, а у меня в команде, только одна наигранная пятёрка останется. Всеволод Михалыч, я тебя конечно уважаю, но так дело не пойдёт.
Сева Бобров посмотрел на меня. Я же снова почесал затылок и внёс новое предложение, которое могло устроить всех:
— Хорошо! В мою пятёрку вместо Сашки Скворцова переходит Коля Свистухин. Атакующая мощь у нас снизится, зато в обороне будет без пожаров. А в третью пятёрку собираем молодежь. Ковин — направо, Доброхотов — в центр и Скворцов на свой любимый левый фланг. И когда мы отчалим, — я мстительно посмотрел на второго тренера Чистовского, — в «Торпедо» останутся две наигранные хорошие пятёрки. Ваша, ветеранская, и перспективная молодёжная.
***
На живом хоккее Варя Варшавская оказалась в первый раз в жизни. Когда её младший брат-школьник и папа, главный бухгалтер «Кондитерской фабрики 1 Мая», кричали перед телевизором: «Шайбу! Шайбу!», это было не в счёт. На катке всё совсем по-другому. Первое — ледяное поле обозревалось целиком, второе — видно эту маленькую и юркую шайбу, третье — чувствуется нерв игры. Особенно волнительным было наблюдать, когда хоккеисты, сталкиваясь друг с другом и матерясь, грохались на лёд. А Иван Тафгаев, который просто притягивал взгляд, носился по полю как гора и колотил обидчиков игроков своей пятёрки. Сам же первым никогда никого не трогал.