Таганский дневник. Книга 1
Шрифт:
А у Тамары плохая кровь, и опять ей сдавать анализы, и что они принесут? Господи! Спаси и помилуй!
Четверг.
Идет «Дно». Заканчивается день. Не укололся. Плохо чувствовал себя, постоял, постоял и уехал. Путевки в Рузу выкупать надо будет 22-го.
Приходил Денис. Красивый, хороший парень, в Ленькиной дубленке, Бунина взял. Рад я ему был до слез. Вызывала его директриса-Лариса, ну что же это такое, ну почему он не учит гармонию и пр. Господи! Помоги ему остаться в училище и закончить его.
Любимов в Нью-Йорке. Представлял его Аксенов.
Пятница.
Опять стою у Семашко и жду мою Тамару. Хоть бы у нее улучшение наметилось, понесла она врачу билеты на «Мизантропа». Температура на дворе опять нулевая, опять грязь и сырость на дорогах. Что у меня осталось в этом году: два «Мизантропа», два «Вишневых», сегодня «10 дней» и 29-го — «Добрый». Работы еще хватает. И девять концертов. Итого — 16 выступлений.
У меня миленок в койке — недоразумение! Я хотела перестройки, А он — ускорения.Забыться сном — одна радость и забота. Сахарова вернули в Москву, и он приступает к академической работе. Боннер реабилитировали. Во события!
Театр — гнойная яма, каждый из неиграющих считает своим долгом оговорить Эфроса и почесать язык о планах и возможностях, о формах возвращения Любимова.
Дупака вызывали в ЦК, где он показывал текст письма Любимова. Делить театр будут?! Любимов будет ставить на старой сцене, а Эфрос — на новой?! Ой как мне это все противно, и почему мне не 20 или хотя бы не 30 лет? Нет энергии и желания продолжать жизнь. С удовольствием занимаюсь заработками, домашними заботами, шляюсь по магазинам и пр.
Воскресенье.
На спектакль должны прийти Пьянов и Панченко. «Крокодил» и «Огонек», я делаю билеты только людям полезным. Намедни «На дне» смотрел Толя-рыжий из овощного магазина.
Мне страшно писать — но ведь в самом деле — 1986 год — год Тигра — он же год «Мизантропа» — этот год заканчивается моим благодарением, потому что другой «профессии не знаю», родился артистом… Так что же жаловаться на судьбу?! Была бы моя Тамара здорова, все остальное возьмем «костлявой рукой мастерства».
Понедельник.
Если жизнь от «Мизантропа» до «Мизантропа», то следующий — в субботу 26-го.
Отводил Сережу и фантазировал, как я 26-го куплю большой букет роз, принесу Яковлевой на «Мизантропе» — сочинял письмо благодарственно-теплое. Хорошо мне с ней играть — все, что, я могу сказать.
Вторник.
Жукова Таня вчера разговаривала по телефону с Любимовым. И сегодня собрание — выборы худсовета театра, итоги гастролей в Польшу, разное. Вот это «разное» — самое опасное. В нем может содержаться и такое выступление: — Анатолий Васильевич! А не пора ли Вам самому покинуть наше заведение, пока мы Вас не попросили об этом!!! Запросто!
Среда, мой день. Кинешма.
Фарада. Да выпускать такие спектакли («На
Эфрос. Семен… какой негодяй, оказывается, я ведь не разобрал, не расслышал, что он сказал, — я бы раскричался.
Что-то говорила Габец. — А что она говорила, Вань?
— Да не то важно, что она говорила, а то важно, что она говорила!!
Последняя степень возмущения Ванькиного.
Дупак. Да, Юрий Петрович приезжает, да, он написал Алле письмо, что хочет вернуться и именно в старый театр, да, вчера Жукова говорила с ним по телефону и пр.
Зачем? Что за бестактность, и откуда такая уверенность, и для чего это на собрании, где решаются совсем другие вопросы, вносить тему, которая весь гадюшник взрадовала, и они стали смело плевать опять в лицо Эфросу… Как жалко, что мы их затащили в свое время, когда Любимов хотел уволить их, именно тех, кто не играл, играть не будет, а живет только склоками и шипением, поливая все дерьмом: и Любимова, и Эфроса, и пр. Одни и те же люди. Я предлагал Дупаку вывесить старые любимовские списки, предложенные им худсовету для голосования на увольнение… И сам же потом всех оставил почти и нас корил потом. «Вы же своих товарищей первые повычеркивали…»
Они боятся эксперимента, потому что первое (оно, может быть, и завуалированное) условие — это сокращение штатов, таким образом — расширение фондов заработной платы для тех, кто работает, вот и вся причина… А все остальное — лишь бы побазарить и излить грязь на Эфроса, который к ним не имел и не имеет никакого отношения.
Фарада. Чем он на меня обижен? За что? За «Мизантропа», что ли? Почему он со мной здоровается через губу, когда мы всегда весело общались и разговаривали?
Что это? Эфрос говорит — он болен, но по-видимому, это Машкина версия, чтоб к нему не шибко относились всерьез, она и за себя боится, а с Сеней не в порядке, это ясно.
Пятница.
Теперь вот и вашингтонское радио, говорят, сообщило, что Любимов возвращается. Дела, дела…
Господи! Спаси и помилуй нас, грешных, дай закончить мне этот год достойно, а это значит всего лишь — дай сил и вдохновения на сегодняшний спектакль.
Сегодня не состоялись выборы в худсовет, не было таких, как Демидова, Золотухин, а они должны быть в худсовете.
Ольге Михайловне цветы преподнес и записочку… — От тебя? Да ты что? Я ведь не смогу играть!!
Помоги нам, Господи, сыграть сегодня, плачу и рыдаю. И ужасно боюсь приезда Любимова — посмотрит и скажет: «В кого же вы превратились?» А в кого мы превратились? Черт его знает. Не надо было уезжать. Вот и не превратились бы…
Суббота.
Так работаешь, работаешь, а уважаемый человек Шифферс с английской дамой говорит, что «Мизантроп» — это туфта, мыльный пузырь, действие ни про что, и «если бы не мое нежное отношение к тебе, я бы ушел после 10-минутного наблюдения.» Очень ругали Яковлеву — он просто слепой и глухой. При чем тут мальчик в ковбойке, кувыркающийся в антракте и пр. В общем, разбили, разгромили и пр.