Тагу. Рассказы и повести
Шрифт:
Когда Платон затевал ссору, — а надо сказать, что ссорился он со сборщицами каждодневно, — некоторые женщины просто-напросто затыкали уши. "Оглохнуть можно от твоего голоса", — шутя говорили они.
В бригаде Мариам собирали лист только первого сорта. У них это уже давно стало традицией. Платон хорошо знал, что Мариам никому не позволит нарушить это правило, но всякий раз, принимая чайный лист, он просто изводил сборщиц. Такой уж он человек, Платон, — все брал под сомнение. Держит в руках лист первого сорта, а сам ворчит, грозится, что если сборщицы принесут в другой раз такой же
Правда, все сборщицы знали, что Платон искренне желал, чтобы бригада Мариам была первой в колхозе. Из-за этого он и придирался так, ради этого не жалел ни себя, ни других. С весны до поздней осени Платон торчал на плантации и всегда был чем-то недоволен, женщины только и слышали от него: "Опоздали, отстали, опозоримся".
Для определения сорта чайного листа надавливают ногтем большого пальца на стебель флеши [39] пониже двух листьев. Если он ломается легко, значит, это лист первого сорта, если нет — значит, лист огрубел и уже идет вторым, а то и третьим сортом.
39
Флешь — "стрела", верхняя часть ветки чайного куста.
Стоило попасть в годори хотя бы одной огрубелой флеши, Платон, запустив руку в корзину, не глядя, сразу доставал именно эту флешь.
— Вот видишь! — напускался он на сборщицу. — По-твоему, ее можно поломать ногтем? Здесь бритва нужна, милая, бритва!
Кроме бригады Мариам, Платону сдавали лист еще три другие бригады. Но к сборщицам этих бригад он не был так строг.
Колхозницы бригады Мариам часто упрекали Платона: "Ты для других родной отец, а для нас — отчим. У чужих все тебе нравится, а мы ничем тебе не угодим".
В действительности же Платон потому был снисходителен к сборщицам из других бригад, что втайне тревожился: "А вдруг кто-нибудь обгонит бригаду Мариам?" Этого Платон и в мыслях не мог допустить.
— Мне не нравится твое поведение, Платон, — часто говорила ему Мариам. — У нас не существует "нашего" и "чужого" дела. Ты должен быть одинаково требователен ко всем колхозникам. Неудача других бригад — наша неудача, их отставание — наше отставание. Ты боишься, что если мы поможем другим, поделимся с ними своим опытом, так они непременно опередят нас? Нет, Платон, мы сильнее, чем ты думаешь.
Но Платон имел на этот счет свое особое мнение.
— Мариам, дорогая, разве ты не знаешь, что лучшие всегда найдутся? — отвечал он бригадиру. — Ведь может случиться так: сегодня мы передовые, а завтра, значит, кто-нибудь другой вырвется вперед, и мы уже, значит, становимся отсталыми. А такого позора я не перенесу, не переживу!
Колхозницы дали Платону кличку "Значит". К месту или не к месту, он почти в каждую фразу вставлял полюбившееся ему словечко.
Сейчас Платон говорил с Мариам о звене Натии Кантария:
— Значит, получается, что они собирают лист не первого сорта, а лучше — материал дпя "букета", вот как! А чем было это звено еще вчера? Обузой для всей бригады, ее позором! А сегодня, значит,
Не успел Платон закончить свою речь, как снизу донесся гул машины. Платон повернулся лицом к дороге и, приставив ладонь к глазам, сказал:
— Так оно и есть — Леван! И что это он так спешит? Должно быть, срочное дело. А это значит — к нам, раз срочное, — проговорил Платон и не спеша направился к дороге.
Мариам подобрала под косынку растрепавшиеся волосы и пошла вслед за Платоном.
Одета была Мариам, как обычно, в черное платье. У этой пожилой, высокой и худой женщины такая гордая осанка, что на нее нельзя не обратить внимания. Но больше всего привлекает в ней ее доброе, открытое лицо с ясными, ласковыми глазами.
Мариам было четырнадцать лет, когда ее мать умерла. Девочка поступила в услужение к вдове лавочника из соседней деревни. Самую тяжелую работу по хозяйству вдова свалила на хрупкие плечи сиротки.
Мариам должна была носить дрова и воду, ходить на мельницу, убирать дом и двор — и кто скажет, чего еще не должна была делать она своими худенькими, маленькими ручонками. Но это еще можно было стерпеть. Но когда вдова, будто нарочно, начинала распекать Мариам в присутствии юного батрака Гайоза, девушка бледнела, у нее перехватывало дыхание. Однажды, молча слушая грубую брань вдовы, она бросила взгляд на Гайоза и увидела, что юноша стоит красный, с перекошенным от гнева лицом. От радости у Мариам закружилась голова, она поняла: Гайоз любит ее.
Вскоре они покинули вдову и выстроили себе на берегу моря бревенчатый домик. Гайоз вступил в небольшую артель рыбака Дгебия Дело это пришлось Гайозу по душе. Большую часть времени он проводил в море, но душой и сердцем всегда был с Мариам. Они трудились день и ночь. Они любили друг друга, и это помогало им переносить все невзгоды.
Но недолгим было счастье Мариам. В 1921 году в Напичвнари, на плате, покрытом густым лесом, там, где теперь раскинулись колхозные чайные плантации, небольшой отряд большевиков был окружен меньшевистскими гвардейцами. Трое суток сражалась горстка смельчаков коммунистов против многочисленной, вооруженной до зубов своры. Когда коммунистам удалось вырваться из окружения, кому-то надо было прикрыть их отход. "Я прикрою", — сказал Гайоз. Смертельно раненный, он до тех пор не выпускал из рук винтовки, пока отряд не оторвался от преследователей.
С того дня Мариам не снимала черного платья. У нее на руках осталось трое малюток, один меньше другого. Сама выросшая в нужде, Мариам сделала все возможное, чтобы ее дети не чувствовали горечи сиротства. Всю свою молодость Мариам, не задумываясь, принесла в жертву детям.
Хороших детей вырастила Мариам. Всем троим дала она образование, всех троих поставила на ноги: старший сын служил командиром подводной лодки на Дальнем Востоке, второй — инженер, осушал колхидские болота, дочь работала врачом в одном из соседних сел.