Таинственные превращения

Ренар Морис

– Верно. Гюи Лаваль страшно горевал. Боялись за его рассудок, и, надо сказать, мадам де Праз ухаживала за ним с большим самоотвержением, несмотря на собственное горе, ведь она потеряла родную сестру. Лаваль не находил себе места, считая себя виновником несчастья, мучился и страдал. Как только он немного оправился, то засобирался в новую экспедицию в Верхний Нигер. Те, кто провожал его, заранее предрекали, что он больше не вернется, но помешать ему никто не решился. Через шесть месяцев он уехал.

– И с концом?

– Да. Перед отъездом из Франции он посетил мою контору и составил завещание, по которому в случае своей смерти отдавал свое дорогое дитя на попечение мадам де Праз, причем в таких выражениях, что не оставалось

сомнений: он готовился к смерти. Так и вышло: он погиб в стычке с отрядом дикарей во время разведки, куда, заметь, отправился без всякого конвоя. Его тело было так исколото стрелами, что его с трудом опознали. Это известие повергло его родственников в глубокое отчаяние. Мадам де Праз проливала горькие слезы, и не один год. Говорят, она старалась всеми силами удержать господина Лаваля во Франции, но он не послушался. Дело в том, что со смертью сестры перед ней открывалась возможность стать второй мадам Лаваль. Господина Гюи она не любила, ибо мадам де Праз вообще не создана для любви, но злые языки судачили, что ей не хочется выпустить из рук огромное наследство ученого. Ведь не ей же самой нужны эти миллионы? Она старалась для сына, поскольку эта скромная женщина – страстно любящая мать. Лионелю тогда исполнилось семнадцать или восемнадцать, а Жильберте Лаваль – лет тринадцать. В общем, мадам де Праз стремилась женить сына на своей племяннице. Однако тысячи обстоятельств угрожали помешать осуществлению ее плана, и она пыталась, выйдя замуж за Лаваля, закрепить за собой часть его состояния. Увы, мечта разрушилась вместе со смертью Лаваля, и у графини остался единственный шанс: обвенчать Лионеля с Жильбертой. И вот представь себе: теперь на ее руку претендуешь ты. Сам посуди… Да очнись ты, Морейль, спишь, что ли? Где витают твои мысли?

Молодой человек заморгал, стряхивая с себя оцепенение.

– Я задумался о лампе итальянского мастера, которую видел сегодня на выставке антиквариата, – признался он. – Маленькая бронзовая вещица с золотой подставкой в виде змеи. Мне хочется приобрести эту лампу для своей коллекции.

Фейяр так поразился, что на мгновение онемел. «Что за бесшабашный тип?» – с раздражением подумал он о своем клиенте.

– Ну ты даешь! – воскликнул он. – Стоило мне так распинаться? Половина моих речей пролетела мимо твоих ушей. Ты – беспечный оригинал, вот что я тебе скажу. Гляди, не поплатись за это.

– Я фантазер, – с улыбкой поправил его Морейль.

– Послушай, фантазер, – прикоснулся к его руке нотариус, – остерегайся графиню. Я тебе плохого не посоветую, и в людях я разбираюсь лучше тебя, уж поверь мне. Нет, мерси, я не курю перед ужином.

Жан Морейль достал сигарету и, выпустив дым колечком, спокойно произнес:

– Давай обсудим брачный контракт.

Экипаж остановился. Молодые люди вошли в ресторан.

Глава IV. Обри и его хозяева

Жильберта сообщила тетке, что собирается пригласить Жана Морейля в гости, и мадам де Праз из осторожности смолчала. Во-первых, она уже привыкла ни в чем не отказывать богатой племяннице, а во-вторых, ей очень хотелось хорошенько разглядеть претендента на руку девушки.

Жан Морейль был принят в доме на правах друга. Лионель решил воспользоваться этим, чтобы, насколько ему позволит вежливая холодность жениха кузины, установить с ним более-менее тесное знакомство. После разговора с матерью сын графини старался чаще сталкиваться с Морейлем, где только можно: на поле для гольфа, на теннисном корте, в фехтовальном зале. Но уже через неделю избалованному сибариту надоело занятие, в котором он не усматривал никакой пользы, и он отказался от него, тем более что Обри, бывший лакей де Празов, по заданию Лионеля тоже следил за Морейлем и не замечал в поведении молодого человека ничего предосудительного.

– Маман, пусть за Жаном присматривает Обри, мне это скучно. Вы не возражаете? – спросил он графиню.

– Я тоже наблюдаю за Морейлем, – сообщила она, – и составила о нем некоторое мнение. Так вот, я чувствую, даже уверена: он от нас что-то скрывает. Он слишком задумчив и погружен в себя. Это неспроста: в его судьбе есть какая-то тайна.

– Какая именно? – удивился Лионель. – Он ведет обычный образ жизни богатого аристократа. Я вас не понимаю, маман.

– Мы все разузнаем, не беспокойся, – пообещала мать. – Я не первый год на белом свете. Если я сформировала о чем-либо впечатление, то оно редко меня обманывает.

– Конечно, вы очень проницательны, – почтительно поцеловал он руку графини. – У вас природное чутье. Однако я опасаюсь, что на этот раз вы принимаете за предчувствия свои желания. Оно и понятно: Жильберта – богатая девчонка, с ней мое и ваше будущее было бы обеспечено. Я ведь не прочь жениться на ней, а заодно и на ее деньгах, – заверил Лионель мать.

– Рассуждать мало, нужно действовать, – сурово заметила мадам де Праз.

Лионель поглядел на нее с некоторой тревогой.

– Действовать? Каким образом? Убедить Жильберту в том, что Жан Морейль ее недостоин, у нас не получается. Придется придумать что-то другое, чтобы она не вышла ни за него, ни за другого джентльмена. Я постараюсь, но это сложно.

– А ждать у моря погоды – это глупо! – резко воскликнула графиня.

– Честное слово, я теряюсь в догадках, маман. Что вы предлагаете? Такое впечатление, будто вы чем-то напуганы.

– Нет, Лионель, не бери в голову. Я немного расстроена – это верно, но все образуется, – обняла она сына, устремила на него полные любви бесцветные глаза и поцеловала в макушку. – Не сердись на мать, – попросила она. – Тебе не надо ничего придумывать, мой мальчик, повторяю: у Морейля имеется тайна, а раз он что-то скрывает, то это скверно для него и превосходно для тебя.

– Не знаю, что вам ответить, маман. Провидческим даром я, увы, не наделен.

– Хочешь, я тебе помогу? Давай я сама встречусь с Обри и хорошенько разберусь, в чем там дело.

– Не возражаю, – проворчал Лионель.

В тот же вечер возле дома номер сорок семь на улице Турнон остановился автомобиль, из которого вышли графиня де Праз с сыном и постучали в квартиру привратника. Обри уже поджидал их. Он распахнул дверь и принялся угодливо кланяться. Это был низкорослый седой человечек с некрасивой физиономией и бегающими туда-сюда хитрыми глазками. Его шея была такой короткой, что голова казалась втянутой в плечи. Ходил он осторожно, словно кого-то боялся, стараясь не размахивать своими длинными, как у гориллы, руками. Он обладал способностью сливаться с толпой, съеживаться, делаться незаметным, двигаться бесшумно и действовать втихомолку. Разумеется, такие навыки носили профессиональный характер: прислуживая господам, Обри привык оставаться на заднем плане, к столовому серебру и посуде прикасаться мягко, не допуская ни малейшего звона и бряцания, и вообще быть человеком-невидимкой, который выныривает перед гостями неизвестно откуда, проворно меняя тарелки и, точно по волшебству, наполняя бокалы лучшим вином.

Несмотря на такие таланты, мадемуазель Лаваль терпеть не могла Обри: не из-за физического, почти обезьяньего уродства, а вследствие морального убожества. Ничто так не выводило ее из себя, как кривая улыбка, постоянно блуждавшая на губах этого изворотливого и коварного антропоида. Вот почему Жильберта убедила тетку выдворить неприятного типа из дома, и Обри, лишившись места, затаил на девушку злобу. Между тем мадам де Праз хоть и выполнила волю племянницы, но не бросила бывшего лакея на произвол судьбы, а устроила привратником в один из принадлежавших Жильберте доходных домов и время от времени давала Обри различные поручения, которые тот выполнял вкрадчиво и ловко, как услужливая тень.