Таинственный герцог

Беверли Джо

Вскоре у лорда Ротгара появится ребенок, вероятно, первый из многих, и в будущем на Рождество в Ротгар-Эбби будет царить другая атмосфера.

Было еще несколько гостей, которые, как полагала Белла, так привыкли проводить сезон здесь, что их нельзя было не пригласить. Мисс Маллорен, женщина средних лет, любительница посплетничать, знала все о проступках Беллы, но, очевидно, кто-то попросил ее помолчать, потому что она о них не упоминала. Мистер Томас Маллорен был очень тихим, а лейтенант Моресби, имевший какие-то родственные связи с хозяевами, только что

вернулся из плавания, так что ему некуда было больше идти. Он старался быть любезным со всеми, включая Беллу, и превосходно дополнял общество. Он составил ей компанию, и хотя, конечно, по-настоящему не интересовал Беллу, его общество было ей приятно.

Лорд Хантерсдаун иногда добивался внимания Беллы, и это смущало ее, пока она не поняла, что его жена ничего не имеет против.

— А, Робин! Для него флиртовать все равно что дышать, — сообщила ей Петра Хантерсдаун со своим восхитительным итальянским акцентом. — И делает он это великолепно.

Белла совершенно не так представляла себе высшую аристократию и, находясь в новом для себя обществе, чувствовала, что крошечный росточек подрастает и у него разворачиваются новые листики.

О, ей была знакома другая сторона высшего света — блестящая и официальная, надменная и неприступная, а теперь она узнала и такую — простое семейное празднование Рождества и ожидание рождения желанного ребенка.

Доктора говорили, что это может произойти очень скоро, но уже наступил рождественский сочельник — и никаких признаков родовых схваток. Доктор и акушерка постоянно находились в доме и наблюдали леди Ротгар, которая теперь большую часть времени проводила в своей комнате. Лорд Ротгар прекрасно выполнял обязанности хозяина, но все больше нервничал.

— Это потому, что он ничего не может сделать, — объяснила Белле Петра.

Они оплетали яркими лентами перила лестницы, а другие гости развешивали крошечные колокольчики, которые мелодично позванивали, но их звон начинал действовать Белле на нервы.

— Здесь никто ничего не может сделать, — отозвалась Белла. — Но как ужасно, если что-то вдруг пойдет не так.

Она сразу же пожалела о своих словах, вспомнив, что Петра тоже носит ребенка.

— Он привык, чтобы все было так, как ему хочется. Для Маллорена, говорит он, нет ничего невозможного. Любить трудно.

— Правда?

— Ну конечно. Когда мы любим, мы больше всего на свете боимся потерять любимого.

— Тогда, пожалуй, лучше вообще не любить.

— Но выбора нет. Такова жизнь. Любовь приходит ко всем. Вы… — Петра взглянула на нее. — Вы никогда не любили?

— Не знаю.

— Значит, не любили, — объявила Петра, подкрепив свои слова жестом.

— Нет, я люблю! — возразила Белла и в отчаянии села на ступеньку.

— Расскажите!

Петра, не скрывая любопытства, села рядом с ней.

— Нет.

— Почему нет?

Потому что, если рассказать об этом, росточек через мгновение превратится в дуб, разрушающий все на своем пути.

— С тобой все хорошо, любовь моя? — заботливо спросил лорд Хантерсдаун у жены, увидев, что она села.

—

Конечно. Просто немного устала, — призналась Петра, и он помог ей встать с такой заботой, с такой нежностью.

Любовь может быть и чудесной, и ужасной, этого нельзя отрицать, но она самый дорогой подарок жизни.

Белла сидела на ступеньке среди зеленых листочков надежды и праздничных ленточек, окруженная звоном колокольчиков счастья. Теперь ей все стало совершенно ясно, так ясно, что она не могла понять, почему никогда не смотрела на это с такой точки зрения.

Главное — любовь, а они любили друг друга. Капитан Роуз или герцог Айторн — под этими именами был один и тот же человек. Он был героем из «Черной крысы» и благородным спутником в путешествии, он был ее напарником в отмщении, ее любимым, ее другом.

Внутри Беллы засияла любовь, та самая любовь, в которой Торн так бесхитростно признался ей.

Это была не такая хрупкая любовь, которую могут сломить испытания и невзгоды, она была подобна ростку, крепкому и сильному, способному сдвинуть камни и даже горы, — это был дуб.

— Белла, дорогая, у тебя все хорошо? — окликнула ее леди Талия.

— Великолепно.

Белла встала и взяла ветки и ленту. Что, если Торн передумал? Ведь прошел месяц.

Нет, такого не может быть, или их любовь — ничто.

Но она ему отказала — отказала категорически. Если бы только можно было сейчас пойти к нему и взять обратно тот отказ, но это невозможно. Нужно ждать…

Почему ждать?

Белла выпустила ветки, которые держала в руках, и поспешно пошла к маленькой гостиной, где держали письменные принадлежности.

«Мартовский заяц!» — подумала Белла и рассмеялась, прикрыв рукой рот, чтобы никто не услышал. Она смеялась от счастья, но при мыслях о будущем блаженстве в ней забурлило безрассудство.

Она могла убежать и отправиться к Торну — могла даже украсть лошадь! — но она еще не совсем сошла с ума, чтобы сделать это: он был слишком далеко, на другом конце зимней страны. Все, что Белла могла сделать, — это попытаться написать на бумаге что-то вразумительное.

Она испортила пять листов, пока не нашла до смешного простые слова:

«Торн, мой самый дорогой, прости меня. Да. Прошу тебя.

Твоя Белла».

Торопливо сложив и запечатав письмо, Белла застыла, охваченная каким-то идиотским стыдом, — ей не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал, кому она посылает письмо. Но она заставила себя написать адрес, а затем отправилась на поиски лорда Ротгара.

Он разговаривал с леди Каллиопой и с улыбкой на лице обернулся к Белле. Под улыбкой она увидела тень беспокойства влюбленного — такова цена любви, цена, которую Белла заплатит, и добровольно.

— Мне нужно отправить это письмо, — сказала Белла. — Я понимаю, сейчас Рождество, и мне очень неприятно просить, чтобы грум отвез его, но… но мне это необходимо.

Когда Ротгар увидел адрес на письме, его улыбка потеплела, и, возможно, тень стала немножко меньше.

— Конечно, это необходимо. Я обо всем позабочусь.