Таинственный след
Шрифт:
— Постой, постой, — остановил я Воронецкую. — О какой Ирине ты говоришь?
— А вы разве ее знаете? — Надежда удивленно и несколько растерянно посмотрела на меня.
— Да, да, — машинально твердил я, — знал я Ирину, давно знаком с ней... Вася, как ты думаешь, может ли человек живым вырваться из гестапо?
— Не только вырваться, но и бить их может как следует, — твердо сказал Кали.
Я рассказал Кали и Надежде о том, при каких обстоятельствах встретился с Ириной, как мы с ней познакомились. Вспомнил я и о последней своей встрече с нею, об ее аресте. История эта взволновала Кали.
— Какая
Мы с радостью согласились. Так началась операция, условно названная нами именем замечательной патриотки. План нашей работы четко определил Кали, поручив мне держать его в курсе всех событий. Воронецкая, узнав, какое серьезное дело ей поручают, заволновалась.
— Не робей! — подбодрил ее Кали. — Будет трудно, помни, что мы рядом. Всегда придем на помощь.
— Когда приступить к работе? — спросила Воронецкая.
— Времени терять не надо, — сказал Утегенов, — посоветуйтесь, обговорите все между собой, и можете начинать хоть завтра.
...Староста села Трахтомирово носил фамилию — Бабак. Рыжий, низкорослый и не в меру толстый, Бабак тем не менее был довольно энергичным человеком. Ему шел уже шестой десяток, однако он пил горькую и не прочь был поволочиться за женщинами. О себе и о женщинах он давно составил определенное мнение: «Кроме меня, — рассуждал Бабак, — в селе настоящих мужчин нету. Куда она, негодница, от меня денется. Правда, поначалу покапризничает и пококетничает, но это ничего. Какая же она баба, если без хитрости?» Если женщина скажет ему теплое слово, то он готов тут же поверить, что она льнет к нему и не может жить без него. И вот, когда молодая красивая блондинка вдруг сама стала заигрывать с ним у колодца, Бабак чуть не лопнул от самодовольства. Он проворно подскочил к игривой бабенке и ущипнул ее за гладкий бок.
— Господи, срам какой! — притворно запищала женщина, а сама еще ближе подвинулась к кавалеру. — Разве я одна в селе? Вдов полна деревня, ухлёстываете за всеми, а девушек не замечаете. Целый месяц я слежу за вами, а вы на меня внимания не обращаете.
— Что ты говоришь? Кого, кого, а тебя, такую ягодку, я бы издалека заприметил, — распалялся староста. — Скажи, где ты остановилась?
— Живу у доброго человека, Бердаус его фамилия. Знаете такого?
— Федора Евдокимовича? Как же не знать? Быть старостой и не знать односельчан, как же это можно? Ты думаешь, что я с тобой болтаю о пустяках, так уж такой наивный человек? Я знаю, кто как живет и чем дышит. — Бабак гордо вскинул голову и подмигнул красотке.
— Ой, у меня ж вода на плитке стоит, — спохватилась женщина. — Должно быть, выкипела уже. Пустите меня.
— Когда же мы с тобой увидимся? — Бабак преграждает женщине путь и порывается обнять ее. — Скажи мне хоть словечко.
— Чего вы так торопитесь? Мы ведь только что познакомились, — кокетничает женщина, увлекая пылкого старосту. — Не задерживайте меня. Видите, люди на нас смотрят. Как-нибудь в другой раз встретимся.
Бердаус в это время внимательно наблюдал эту «сцену у колодца». Вот наконец женщина вырвалась из рук старосты, заспешила к дому. Когда она вошла в комнату, Бердаус спросил:
— Ну что, Надя, договорились?
— Договорились, будь он проклят, — ответила Воронецкая и брезгливо поморщилась, — несет от него перегаром, воняет он до невозможности.
Надежда Воронецкая доводилась Федору Евдокимовичу Бердаусу двоюродной племянницей. Родня не очень уж близкая. Но когда Бердаус узнал, что Надя прибыла по поручению подпольного комитета, он принял ее как нельзя лучше.
— Мой дом и все прочее в твоем полном распоряжении, дорогая племянница. Требуй любую помощь, не стесняйся. Я тебе помогу во всем.
— Задание у меня серьезное, дядя, — задумчиво проговорила Надежда. — А вот торопиться боюсь. Станешь навязываться старосте, еще заподозрит неладное, подождем денька два, он, может быть, сам сюда заявится. Вот мы тогда и поговорим с ним по душам.
— Правильно, Надя, — согласился Бердаус.
Через два дня, как и предполагала Воронецкая, Бабак появился в доме Бердауса.
— Что хотите со мной делайте, Надежда Ивановна, но я жить без вас не могу, — с ходу начал изливать душу распаленный Бабак, — работа из рук валится. Списки должен был сегодня в район отправить, так даже за стол не присел. Пропал день. Даже самогон в горло не идет.
— Какие там еще списки? — наивно спросила Воронецкая. — Для чего они немцам? Так, видно, от скуки вас тревожат.
— Э, нет, Надежда Ивановна, — сказал староста и покачнулся, видно, что самогон принимал вполне охотно, несмотря на расстройство. — Списки эти очень важные. По ним девчат и парней в Германию забирать будут. За это немцы очень строго взыскивают.
— А вы можете освобождать от мобилизации?
— Конечно, могу, — гордо сказал Бабак. — Напишу бумагу, пришлепну печать, и все в порядке... Я, Надежда Ивановна, большие права имею. Но о личной выгоде не забочусь. Другой бы на моем месте весь свет перевернул.
— Зато вас женщины уважают. Для чего вам другие почести?
Бабак, слыша такое, засиял от радости.
— Если бы ты меня приласкала да приголубила, никаких баб мне больше не нужно. Никто из них даже твоей пятки не стоит.
— Перестаньте, баловник. Дома же люди, а вы себе такое позволяете, — Надежда притворно отталкивает старосту и лукаво смеется.
— Душенька моя, скажи хоть словечко, — опять взмолился Бабак. — Нет мне никакого покоя.
— Вы такой большой начальник, староста, вам нельзя таскаться по селу, — уговаривает его Надежда. — Не солидно это. Приходите лучше к нам в субботу, посидим, поговорим да и повеселимся.
— Вот за это спасибо! — Бабак благодарно пожал Надежде руки. — Бога буду молить, чтобы солнце быстрее всходило и заходило, чтобы скорее пришла суббота.
Когда Бабак выбрался из хаты, Бердаус не удержался и послал ему вслед грубое ругательство. Он не выносил одного вида старосты и старался избегать его, как, впрочем, и многие в селе.
— Ему надо о спасении своей грязной души молиться, а не о бабах думать, — сердито проговорил Бердаус. — Но, видно, не зря говорят в народе: «Бык состарился, а нос у него еще молодой». Подлый человек. Глаза слезятся, руки трясутся от пьянства, ноги еле таскает, а все-таки всюду сует свой грязный нос.