Таинственный возлюбленный
Шрифт:
Осужденная попросила прощения у человека, который должен был запалить огонь, и из последних сил простонала:
— Слава Пресвятой Деве дель Пилар!
И в тот же момент загудело, завыло на пронзительном ноябрьском ветру пламя, раздался истошный вопль жертвы, и Клаудиа, в ужасе отвернувшаяся в сторону толпы, почувствовала, что сознание покидает ее. Последнее, что она увидела, был какой-то проталкивавшийся поближе к действу высокий юноша с черными волосами, собранными сзади в косу по моде тореро…
Глава седьмая
ЧУДЕСНОЕ ИЗБАВЛЕНИЕ
В забытый богом городок неподалеку от андоррской границы Педро попал случайно: наставник отправил его туда, дабы передать некий пакет
Одетый учеником тореадора, в плотно обтягивающих коротких штанах, высоких чулках и куртке, он беспрепятственно добрался до гостиницы, и к положенному времени всласть поел и отоспался. Потом он совершенно незаметно сумел передать пакет в шелковистой бумаге некоему господину явно республиканского толка. После выполнения поручения, предпочитая путешествовать ночью, он договорился с арреро на вечер. Теперь у него в распоряжении оказалось целых полдня. В эти полдня Педро вознамерился пройти на городскую площадь, чтобы свести там знакомство с какой-нибудь, по выражению наставника, субреткой, и приятно провести подаренное судьбой время. Он уже давно научился не терять в жизни ни минуты, ибо порой любая минута могла оказаться последней. Но по дороге его захлестнул поток людей, нервно торопящихся куда-то, и из обрывков их разговоров юноша понял, что на площади городка намечается торжественное аутодафе — будут жечь еретичку. Такого в Испании не было уже более десяти лет. Его молодая здоровая натура содрогнулась от одной мысли о предстоящем событии, но выбраться из потока людей было не так-то просто. Поэтому, не испытывая особой необходимости идти против, он стал двигаться в том же направлении, тем более что какая-то часть его существа все-таки влекла юношу навстречу предстоящему ужасу, хотя Педро и старался изо всех сил идти помедленней.
Когда он оказался на площади, где еще полчаса назад намеревался насладиться бойкими глазками и туго натянутым чулком под шерстяной юбкой, там уже стояли ряды солдат, и приезжие монашки заунывно тянули литанию. С высоты своего роста Педро видел, как сначала над осужденной склонились голубой волной салески, как затем ее привязали, как взметнулось пламя и как одна молоденькая монахиня, видимо, в первый раз присутствовавшая на казни, отвернулась, полубезумными глазами обвела толпу и начала клониться в обмороке.
И вдруг что-то в этих черных, расширенных от ужаса глазах, буквально пронзило юношу, и в следующее мгновение в его сознании ярко вспыхнула далекая ветреная весенняя ночь над равнинами Каталонии…
— Клаудиа! — прошептал он, еще не веря себе, и рванулся в толпу.
Но когда он добрался до помоста, потерявшую сознание салеску уже несли к ряду старых карет. Расталкивать ряды монахинь он не мог, как не мог и подобраться поближе к колымаге, окна же в ней оказались наглухо закрытыми кожаными шторками. Костер еще полыхал, и Педро справедливо рассудил, что монахини не смогут разойтись до тех пор, пока он горит, ибо их и привезли сюда для того, чтобы сопровождать своим пением душу несчастной. Значит, у него оставалось еще полчаса. Он щедро бросил песету оборванцу-мальчишке, крутившемуся рядом, чтобы тот присматривал за каретой, а сам помчался на почтовую станцию и, отдав все имевшиеся у него деньги, взял выносливого кордовского жеребца.
Вернулся он вовремя — монастырские повозки уже втягивались в переулок, и Педро понял, что их путь лежит прямо на север, в горы. Туда вело две дороги: вдоль Сегре и на Андорру. Поскольку в открытую следовать за монастырскими повозками было неразумно, надо было немедленно решить, какую из них следует выбрать. Юноша рассудил, что такие развалюхи не рискнут ехать горными перевалами, и быстро погнал коня к реке. Только теперь, когда мысли его наконец оказались свободными, он смог полностью отдаться своим размышлениям и переживаниям. Клаудиа здесь! Клаудиа — в одеянии королевской салески! Из-за плотно охватывавшего ее голову апостольника он даже не успел толком разглядеть, как она сейчас выглядит, и если бы не этот обморок, если бы не эти глаза… Педро даже вздрогнул от сознания того, что мог не заметить, не узнать Клаудилью, о которой почему-то даже не вспоминал в этот день. И пораженный этой мыслью, он инстинктивно сильней сдавил шенкелями бока жеребца. Тот обиженно всхрапнул, и юноша, знавший, что если ты хочешь надеяться на коня, как на самого себя, надо и относиться к нему так же, ласково потрепал горячую шею.
— Прости, ниньо [58] , я неправ.
Значит, она не в подвалах, а в обители… Но какой волей — своей или чужой? Педро вспомнил живую девочку на лугах Мурнеты и суеверно дотронулся до заветной косыночки на шее. Нет, какая из нее монахиня! Неужели они силой заставили ее постричься?! Или обманом? Ничего, главное, он теперь знает, где она. Осталось только уточнить место, а там — посмотрим. Прожив несколько лет у своего нового покровителя, дона Гаспаро, человека в своем роде уникального, Педро не только научился философски смотреть на религиозные обряды, но и понял, что католическая церковь — не единственная сила в мире. Он вырвет ее оттуда, вырвет откуда угодно. Если не сам, то с помощью дона Гаспаро.
58
Ниньо — мальчик (исп.).
Несмотря на все испытания, постоянно выпадавшие на долю юноши с самого рождения, Педро все же необычайно везло. Во время драки у придорожного трактира, когда он уже терял сознание, ему вдруг показалось, что топот копыт его мула возник было вновь, но потом раздробился на грохот множества подков и стал нарастать, пока не оглушил его окончательно.
Педро был уже без сознания, когда над ним склонился какой-то незнакомец в темной одежде и перевернул его на спину.
— Вот это бой, граф, — сказал он подходящему к нему человеку, в такой же темной одежде.
— Да, хватка прямо-таки мертвая — не человек, волк.
— Вы думаете, они мертвы?
— Похоже.
— Оба?
— Сейчас посмотрим, — с этими словами граф склонился сначала над одним неподвижным перепачканным в крови телом, затем над другим. Приложив ухо к груди, ладонь к устам и попробовав пульс, он выпрямился и сказал: — По здешним меркам мертвы оба.
— Что значит, по здешним меркам, граф?
— А то, дорогой мой друг, что если бы в этот момент здесь не оказались мы с вами, то это заключение можно было бы считать окончательным.
— Значит, в данный момент жизнь еще не совсем покинула их?
— Покинула. Но еще может вернуться, если пожелаете.
— Сделайте одолжение, граф. Такие люди нам могут оказаться весьма полезными.
— Извольте, дорогой друг. Сейчас я возьму свой саквояж.
С этими словами граф отправился к карете, достал из багажного отделения небольшой дорожный саквояж и вернулся к двум бездыханным молодым людям. Немного поколдовав над ними, влив в раздвинутые пальцами губы какой-то микстуры и похлопав обоих парней по щекам, он вдруг сказал в легком раздумье: