Таинственный язык мёда
Шрифт:
У Марии во рту пересохло.
– Я думала, ты спишь.
Анжелика покачала головой.
– Нет, мама, я не спала.
Легкая улыбка заиграла у Марии на губах.
– Уже тогда ты делала все по-своему…
– Почему, мама, почему?
Но в ответ была лишь тишина. Анжелика посмотрела на мать: то воспоминание, пусть и слегка потускневшее от времени, приводило ее в дрожь. Вот она вскакивает с кровати в ужасе от криков. Бежит босыми ножками по пыльной тропинке. Видит мать, та совсем одна раскачивается взад-вперед, словно укачивает кого-то. На следующий день Яя объясняла Анжелике, что иногда хвататься
– Бесполезно ворошить прошлое. – Мария обернулась. Она казалась спокойной и полной решимости и даже улыбалась. – Итак, рассказывай, когда приехала? Как у тебя дела? Виделась с Софией?
– Мама, где ты была? Не прикидывайся, что ничего не произошло, хватит болтать о всякой ерунде. И почему ты плакала во время нашего разговора по телефону?
Мария не ответила, только внимательно взглянула на дочь. От Анжелики не ускользнула дрожь маминых губ и отчаяние в ее взгляде.
Мать и дочь были одного телосложения, одинаковые глаза, пусть и разного цвета. А вот волосы Анжелике достались от отца. Она не очень хорошо его помнила. Всего несколько деталей: улыбка, лодка и искрящаяся морская вода под полуденным солнцем. Отцом для нее был Дженнаро Петри. Мария вышла за него замуж, когда Анжелика была еще совсем маленькой. Этот мужчина приютил ее у себя дома и любил со всей нежностью, которую так и не смог дать ей родной отец.
– Ну?
Мария покачала головой.
– Что ты такое говоришь? – спросила она и отвела взгляд. – Я же тебе объясняла, что уеду. Я даже специально звонила, чтобы предупредить.
– Хочешь сказать, что предупреждала меня о поездке, о которой ни одна живая душа и слыхом не слыхивала, в том числе и сам священник, который был удивлен донельзя? Я была в церкви.
Анжелика произносила эти слова гневным шепотом.
Мама взглянула на нее и пожала плечами.
– Ну, это не повод так раздражаться. Я знаю, что делаю, – ответила она. – Я же тебе говорила, что сначала мне нужно кое с чем разобраться… К тому же, я уже здесь. – Она прервалась и показала в сторону гостиной. – Мне нужно присесть ненадолго.
Анжелика пошла следом.
– Зачем ты ездила на Сардинию? – шепотом спросила она у матери. – Ты ведь туда ездила, правда?
Анжелика и представить себе не могла, что подтолкнуло ее задать этот вопрос, какая-то смесь эмоций и интуиции.
Мария вытаращила глаза, затем уставилась куда-то вдаль, за спину Анжелики, а затем произнесла:
– Пойдем на кухню, сварю тебе кофе.
Анжелика последовала за матерью, потому что не знала, как поступить. Села напротив Марии и наблюдала, как та водила пальцами по краям своих любимых тарелок – тех, что украшены золотой нитью.
– А ты молодец. Выглядит очень аппетитно. Я и не знала, что ты научилась готовить равиоли.
– Ты их всегда готовила. А я наблюдала.
Мария внимательно посмотрела на дочь и задумалась. А затем принялась варить кофе. Отмеривая нужное количество кофе, покачала головой.
– Одного не могу понять, почему ты мне не поверила, – бормотала она. – Мне нужно было уладить кое-какие
– Не принимай меня за идиотку, мама. Я звонила тебе. Ты могла хотя бы подойти, ты должна была ответить!
Мама показала пальцем, что кофе готов.
– Успокойся. А как, по-твоему, себя чувствую я, когда ты исчезаешь в неизвестном направлении. Где связи даже нет.
Анжелика сжала зубы.
– Это моя работа.
– Неужели? Какая разница, работа или не работа. Теперь ты почувствовала себя с другой стороны баррикад.
Мария продолжала смотреть на дочь, но затем смягчилась и прикоснулась к ее руке.
– Не злись, это ни к чему. Ты и в детстве поступала так же – обнимала меня, когда я возвращалась домой, а потом верещала и рыдала, пока не выпрашивала обещание, что я больше никуда от тебя не денусь. Но я не могла остаться, не могла…
Анжелика резко вздернула головой и вперилась взглядом в Марию.
– Вранье. Сплошное вранье. Ничего другого я от тебя и не слышала.
Слова слетали с ее губ, и она не могла остановить их полет. Когда Анжелика увидела, как побледнела мама и каким напряженным стало ее лицо, захотела заглотить эти слова обратно. Но почему-то продолжила немигающим взглядом смотреть на маму, словно бросая вызов.
– Мне нужно было работать. Твой отец умер, а его родственники отобрали даже дом. У нас не было ничего. А ты была молодчина, очень рассудительная девочка. Ты умела сама позаботиться о себе.
Анжелика все это прекрасно знала, как знала наизусть все ответы Марии, что та говорила в свое оправдание. Только ничто не могло ослабить боль, что годами грызла ее изнутри и оставляла дыры в ее душе.
– Однажды я упала с обрыва. Когда очнулась, я была вся в крови, а солнце полностью сожгло мне лицо. Я звала тебя, звала и звала, пока не отекло горло. Если бы не Гомер…
Но она замолчала, продолжать не было необходимости.
Тяжелое молчание повисло в этой маленькой комнате, где царствовала Мария, в квартире, купленной Дженнаро для своей молодой жены. Впервые в жизни Анжелика напрямую обвиняла Марию в том, что та была отвратительной матерью.
– Я знаю. И мне очень жаль.
Анжелика заставила себя сидеть без движения, но пальцы были сжаты в кулаки. И тени не осталось от ее прежней ранимости и нежности. Она была холодна. Глаза – две льдинки.
– Мама, где ты была?
Мария, не отрываясь, смотрела на скатерть и кончиком пальца водила по ткани. Она снова побледнела.
– Знаешь, я собиралась тебе все рассказать. Я не знала, как лучше это сделать. Мне просто нужно было еще немножко времени, – произнесла Мария, приподняв голову. – Не знаю, как ты догадалась. Но я действительно была на Сардинии. Я ездила на похороны.
Анжелика прикрыла глаза.
– Ничего не понимаю. На какие похороны?
Секунды превращались в минуты, а время словно растягивалось в бесконечность. В конце концов у Анжелики лопнуло терпение:
– Ну? Мама, отвечай же! Кто умер?
Мария пристально разглядывала свои руки, затем подняла голову.
– Маргарита Сенес.
На мгновение Анжелике показалось, что ей послышалось. Она нахмурила лоб и внимательно посмотрела на мать, пытаясь в выражении ее лица уловить хоть малейший намек на то, что бы это значило.