Так было…(Тайны войны-2)
Шрифт:
Пезаро еще рассказал, что голодные бунты прокатились по всей Италии. В Венеции карабинеры разогнали толпу женщин, собравшихся перед клубом фашистской партии. То же в Неаполе, в Турине. Там карабинеры стреляли в толпу. А хлебный паек урезали еще на пятьдесят граммов.
— Об этом ты не болтай где не надо, не то угодишь в Овра, — предупредил Альбано.
— А мне наплевать, — сказал Микель Пезаро, — мы воюем с русскими, хотя русские ровным счетом ничего мне плохого не сделали. Я вот что скажу вам, ребята: надо ехать домой, и не в отпуск. Там есть дела поважнее, чем бегать от русских.
— Если не бегать, русские прикончат тебя в два
Перед глазами Челино до сих пор стояла эта молодая женщина, повешенная на площади. Она шла к месту казни и почему-то все время поправляла чулок, сползавший с ее ноги. Когда ей на шею накинули петлю, она что-то крикнула и задохнулась. Палач не дал ей закончить фразы.
Альбано ответил:
— Но вешали немцы. При чем здесь мы?
— Не знаю. Русские вряд ли станут разбираться. Для них мы тоже враги. — Челино нагнулся и стал собирать поленья и щепки. — Расколи помельче, — он бросил полено под ноги Альбано, — будет лучше гореть…
Солдаты продолжали работать, погруженные в свои мысли.
После этого разговора прошло дня три. Внезапно полк «Баттолини» подняли по тревоге и повели за село занимать оборону. Была середина дня, мглистого, серого и неприютного. Челино выскочил из избы, и холод мгновенно охватил его с головы до ног — сразу проник сквозь легкую шинель и кожаные башмаки. Он бежал за другими солдатами и торопливо пристегивал ранец. Ноги скользили и разъезжались на укатанной, заледеневшей дороге. Когда выбрались за село, бежать стало легче — под неглубоким снегом был не то луг, не то старое поле. Бруно немного согрелся. Перед низиной, где протекал ручей, тоже замерзший и запорошенный снегом, уже распоряжались немецкие офицеры, где ставить огневые точки, где рыть окопы. В одном из них, широкобровом, с костистым носом, Бруно узнал эсэсовца. На задворках деревни, ближе к мосту, устанавливали противотанковые пушки.
Эсэсовец, резко жестикулируя, что-то говорил командиру итальянского батальона. Одной рукой он придерживал полушубок, накинутый на плечи поверх шинели, другой указывал дорогу, исчезавшую в невысоких холмах. Вероятно, оттуда ждали противника. Потом эсэсовец прошел к мосту.
Солдаты принялись ковырять землю, но дело спорилось плохо. В роте набралось всего несколько лопат. Иные пытались долбить землю штыками, но из этого тоже ничего не получалась. Застывшая земля не поддавалась железу. Так прошло часа полтора, может быть два. Пошел снег, мелкий, мглистый. Холод пробирал до костей.
Противника ждали со стороны дороги, но вдруг кто-то тревожно крикнул:
— Танки! Русские танки!..
Далеко справа, обходя село, ползли танки. Два из них повернули к низине и ударили из пушек. Сначала вспыхнул длинный язычок пламени, потом что-то свистнуло и с грохотом разорвалось. Потом еще и еще. Бруно прижался к земле. Когда он поднял голову, рядом с ним никого не было. Солдаты бежали к деревне. Немцев тоже будто языком слизнуло. Только артиллеристы, повернув стволы, били вдоль низины по русским танкам из противотанковых пушек. Один танк был подбит — он закрутился на месте. Второй, видимо, не решился спуститься к ручью, стал отходить. Но солдаты всё бежали, опасаясь, что танки отрежут село и захлопнут их, как
Бруно поднялся из ямки — ему все же удалось выдолбить и земле подобие окопа — и, пригнувшись, бросился догонять остальных. В начале села он нагнал Альбано. Тот сказал ему, задыхаясь:
— На площади должны быть машины. Бежим быстрее!
К ним присоединился Пезаро и еще несколько солдат.
Около церкви, превращенной в интендантский склад, стояла открытая бортовая машина. Около нее суетились немцы, поспешно забираясь в кузов. Они переваливались через борт, дрыгая в воздухе ногами.
— Быстрей, быстрей! — торопил Альбано. — Они уедут без нас.
Пробежали мимо виселицы, на которой раскачивались трупы повешенных партизан. В середине висела женщина, склонив голову набок. Пальцы ног ее были опущены, будто она пыталась дотянуться ими до земли. Спущенный чулок обнажил восковое, будто прозрачное тело. Мертвые висели уже несколько дней. На головах, на плечах, на связанных сзади руках лежали рыхлые сугробики снега. Машина вот вот должна была тронуться с места. Солдаты размахивали руками, кто-то крикнул срывающимся, хриплым голосом:
— Подождите!.. Подождите минуту!..
Бруно подбежал к грузовику, когда машина уже двинулась. Непослушными, закоченевшими руками он схватился за борт. Другие сделали это несколько раньше. Машина шла, набирая скорость, а за ее борта со всех сторон цеплялись солдаты. Гитлеровцы, набившиеся в кузов, пытались их оттолкнуть, били по пальцам, по спинам, по головам.
— Назад! — неистово кричали они, отдирая от бортов руки итальянских солдат.
Некоторым все же удалось перекинуть туловище через борт, они висели, точно белье на веревке. Грузовик шел все быстрее. Многие отстали. Бруно не чувствовал под собой земли. Она уходила из-под его ног. Вот он подпрыгнул и уперся коленом в какую-то железную перекладину. Перед собой Бруно увидел лицо эсэсовца с яростно перекошенным ртом. Эсэсовец толкал его, бил кулаками по пальцам, но Бруно, не ощущая боли, крепко держался за борт. Ему бы только перехватить руку, чуть подтянуться и перекинуть локоть. Тогда он спасен. Он умоляюще глядел на немца, бессвязно хрипел:
— Господа!.. Возьмите меня… Синьоры! Ну, прошу вас!..
Бруно не замечал, что за бортом он остался один… Последним свалился Альбано — гитлеровцам удалось оторвать его руки от борта.
— Отцепись, клещ! — крикнул ему эсэсовец с перекошенным ртом. — Отцепись, тебе говорят!
— Господин!.. Синьоры!.. Прошу вас!..
— Уйди! — Солдат выхватил из ножен кинжал и рубанул Бруно по пальцам. Острая боль пронзила руку, и Бруно свалился на дорогу. В воздухе мелькнул клинок — эсэсовец выронил его, не соразмерив удара.
Все это произошло в течение каких-то секунд. Ошеломленный падением, Бруно поднялся. Из рассеченной руки била фонтаном кровь. Рядом с Бруно раздалась автоматная очередь. Это Пезаро в ярости стрелял по удалявшейся машине. Его подвели закоченевшие пальцы. Вероятно, он ни в кого не попал. В ответ из машины раздалось несколько пистолетных выстрелов. Но немецкие пули тоже никого не задели. Тяжело дыша, Пезаро подошел к Бруно Челино:
— Вот сволочи ланци!.. Мы еще встретимся с ними! — Нагнулся и подобрал кинжал с массивной костяной рукояткой и бронзовой свастикой. На клинке выгравирована надпись готической вязью: «Моя честь — в моей верности». Такие кинжалы носили эсэсовцы. — Ясно, — задыхаясь, пробормотал Пезаро, — здесь всё: и честь и верность…