Так было. Размышления о минувшем
Шрифт:
Внимательно выслушав меня, он очень обрадованно сказал: «Хорошо, что вы приехали. Мы, как провинциалы, ничего подобного даже не предполагали, и наверняка немало бывших троцкистов было бы у нас избрано на съезд. Но теперь мы это учтем. Передайте в Москве, чтобы Ленин не беспокоился за Сибирь».
Поездка в Сибирь заняла в общей сложности больше трех недель. Вернувшись, я снова побывал у Сталина, рассказал о выполнении данного мне поручения, об общем положении в партийных организациях Сибири, о своих впечатлениях, о людях, с которыми пришлось познакомиться.
На XI съезде партии в марте 1922 г. меня вместе с Енукидзе и Кировым избрали в секретариат съезда. Президиум съезда возглавлял Ленин, который выступил с политическим докладом ЦК. В своем выступлении на съезде в прениях по докладу Зиновьева об укреплении партии я поддержал тезис Ленина о размежевании работы Советов и партии, критиковал Зиновьева за его предложение переводить хороших работников из губкомов на хозяйственную работу, говорил о важности роли фабрично-заводских ячеек при нэпе.
По окончании XI съезда партии у меня состоялась беседа со Сталиным по его инициативе. Он сказал, что каждому руководителю, и мне в данном случае, необходимо подготовить такого работника, который мог бы при необходимости нас заменить. Он спросил, кто заведующий Орготделом губкома. Тогда секретарь был один – в его отсутствие его заменял заворготделом. Я сказал, что эту должность у нас около года занимает Коршунов. Он из сормовских рабочих, дореволюционный член партии, политически подготовленный. Пользуется влиянием среди сормовчан. Однако у него нет широкого кругозора. Ему трудно анализировать положение и ставить задачи.
Сталин тогда сказал, что в таком случае он предлагает направить на работу в Нижегородский губком Угланова из Ленинграда. Там он работал заворгом губкома, критиковал Зиновьева и с ним не поладил. Зиновьев старается от него избавиться. Вместе с тем он способный, растущий партийный работник. Он выходец из приказчиков. Дореволюционный коммунист, с большим организационным опытом руководящей партийной работы. «Он мог бы заменить Коршунова, – сказал Сталин, – а со временем, когда пустит корни в организации и когда настанет время тебе уехать на другую работу, сможет безболезненно тебя заменить». (В ходе этой встречи мы со Сталиным перешли на «ты».)
Вскоре это было осуществлено. Угланова я ранее не знал и даже о нем не слышал. Теперь получил возможность познакомиться с ним, присмотреться к методу его работы, характеру, умению держать себя в коллективе, общаться с партийными товарищами, выступать на партийных собраниях. Как я убедился, он не отличался теоретической подготовкой, но умел свободно разбираться в текущей политике партии. Он чувствовал мое хорошее отношение и тем же отвечал мне.
Работал он не покладая рук. У нас надолго установились хорошие, товарищеские отношения, но особенно близкими они никогда не были. Возможно, это объяснялось некоторыми особенностями характера Угланова: на работе, да и в личном общении, он вел себя как-то несвободно, скорее даже напряженно. Кроме того, он был лишен чувства юмора и порой обижался даже на шутки вполне безобидные.
На XIII губернской партийной конференции его и меня избрали в состав губкома. Пленум нового состава губкома избрал меня секретарем, а Угланова заместителем.
В мае 1922 г. мне впервые довелось присутствовать как кандидату в члены ЦК на его пленуме.
Пленум проходил в зале заседаний Совнаркома. Члены и кандидаты в члены ЦК сидели за длинным столом, а Ленин занимал председательское место. Он держал в руках карманные часы и строго следил за соблюдением регламента выступавшими. Обстановка строго деловая, никаких посторонних разговоров, которые могли бы помешать ведению заседания. Для докладов Ленин давал, помнится, три минуты, в особых случаях – семь минут (например, Рудзутаку, который докладывал о Генуэзской конференции), выступавшим в прениях – одну-две минуты. Докладчики опытные: умея объяснить суть вопроса коротко, они вполне укладывались в установленный Лениным жесткий регламент.
И тогда, и позже я убедился, как важно для политического руководителя ценить время, не говорить лишнего, уметь коротко излагать самую суть дела и, не допуская пустопорожних прений, уметь вовремя передать вопрос в деловую комиссию, назначив короткий срок для ее работы и представления проектов решений. Только этим и можно, пожалуй, объяснить, почему так много самых разных вопросов рассматривал Ленин за самые короткие сроки.
Я всегда поражался, с каким вниманием относился Ленин к вопросам, которые возникали «в низах».
Ленинское внимание по чисто организационным вопросам проявилось тогда в таком мероприятии, как Нижегородская ярмарка. Знаменитая Всероссийская ярмарка, насчитывавшая столетие своего существования, с 1917 г. не работала. Склады ее были заброшены.
Для восстановления ярмарки в Нижний Новгород с мандатом Совета труда и обороны приехал старый большевик Сергей Малышев. Это был пятидесятилетний мужчина среднего роста, с длинной, пышной черной бородой, напоминающий старомодного купца. Малышев рассказал нам, что во всех делах, связанных с ярмаркой, он заручился поддержкой Ленина. Она должна быть проведена с 1 августа по 15 сентября. Для участия в ней хотели привлечь купцов из Ирана, Афганистана и других соседних стран Востока, как это бывало в старые времена. В ярмарке примут участие частные торговцы, но главная роль отводилась государственным промышленным и торговым предприятиям, а также кооперации.
Мы, конечно, обещали Малышеву всяческую поддержку. По тем временам это была нелегкая задача: мы были бедны во всем, а сроки давались весьма жесткие.
Уже переехав в Ростов-на-Дону, я узнал, как хорошо удалось ему подготовить и открыть Нижегородскую ярмарку. Не случайно Малышев в дальнейшем стал председателем Всесоюзной торговой палаты.
И еще к одному нижегородскому мероприятию Ленин имел непосредственное отношение. Еще в 1918 г. по его указанию была организована Нижегородская радиолаборатория.
В первые же дни своей жизни в Нижнем Новгороде я заметил на Откосе трехэтажное здание, на крыше которого торчали какие-то металлические стержни с натянутыми между ними проводами. Сейчас любой дошкольник, взглянув на эту несложную «технику», без особого труда объяснит, что это антенны. А тогда все это казалось чем-то очень непонятным и даже таинственным.
В этом трехэтажном здании, бывшем общежитии семинаристов, располагалась Нижегородская радиолаборатория, ставшая вскоре знаменитой на весь мир. Работали в ней удивительные люди – страстные, неистовые энтузиасты, для которых радио было делом и смыслом всей жизни. Душой лаборатории являлся ее руководитель – известный ученый Михаил Александрович Бонч-Бруевич.
Боюсь утверждать определенно, но по моим наблюдениям, кроме самих работников лаборатории, мало кто тогда в Нижнем конкретно представлял себе реальные перспективы этого дела. И тем не менее все испытывали к лаборатории чувство особого уважения, зная, как внимательно следит за ее успехами Ленин, какой заботой он всегда ее окружает.
При всей нашей занятости текущей политической работой и мы время от времени проявляли интерес к «чудесам», создаваемым на Откосе. Особенно памятным осталось первое посещение лаборатории. Нас, работников губкома и губис пол кома, пригласили присутствовать при уникальном эксперименте.