Так говорил Богомолов
Шрифт:
словно прачка
Расправляет ссохшееся от сушки белье.
Мама с папой тихонько уходят из дома.
Есть в гниении сладкое чувство истомы.
Ты качаешься в кресле-качалке
В ритм этой чудесной считалке.
Сосульки в деснах пустых прорастут.
Мукам многим горло они перегрызут.
Пламя в камине похоже на крик.
Мускулистым станет нежный язык.
Веки отлипают от глаз подобно лепесткам
распускающегося
Словно в огонь опускают поленца,
В купель окунают тело младенца.
Там пропитается, словно губка,
Станет тяжелым и влажным.
Высохнув, превратится в грязный морщинистый трупка.
Жопа будет похож на грецкий скорлупка.
А тело – тертая для подтирки бумажка.
Жизнь протекла как пакет молока.
Не волнуйся. Пес вылижет с пола лужу
Мертвые и Бог глядят на тебя свысока.
Мертвые ржут. Бог испытывает ужас.
Но пока ты молод, пока ты бодр,
Не думай, парень, про смертный одор!
Занимайся спортом, еби девчонок,
Пока хватает в тебе силенок!
Из двенадцати девять пробило.
Часам сил не хватило.
На столе как сервиз ты будешь лежать
Твое имя как вымя будут сосать.
На глаза натянута кожа,
И в руках твоих – вожжи.
Только мышцы порою сведет.
Это мама-русалка зовет.
При падении на асфальт,
Когда голова ударяется о твердое,
Бездуховная улыбка
Появляется на лице.
Во время схваток,
пока любимая еще жива,
еще орет,
Пой:
“Сквозь мамы скорлупу пробившись
Ребенок явится на свет.
Мужчина в женщину влюбившись
Совсем становится поэт”.
Затем, едва ребенок, словно гной из прыща,
Вылезет из тела мертвой уже возлюбленной,
Сразу проткни кожу его
Ключиком
И три раза поверни.
Она, увидишь, сразу встанет,
Тотчас встанет и пойдет.
На Сатурне и Уране
Пляшет в радости народ.
И будет красивым бутоном алеть Ранка.
И распустится однажды.
Но нюхать цветок этот папе ни-ни!
Нос похотливый, папка, заткни!
Вот в руках твоих, словно вода в ладонях, младенец.
Вот на столе перед тобой опустевшее тело.
Когда-то волшебное тело возлюбленной.
Брюхо ее распорото, будто чемодан,
Раскрытый на таможне для досмотра.
Пар над роженицей клубится, словно Дух Святой.
Дай ее трупине всласть воды напиться.
Вынь из десны у ней крючок.
И навсегда подтолкни ее, словно челнок –
Увидишь, поплывет,
Околевшая, как коряга.
И приплывет она в чащу густого леса,
Где из темных вод волоокого болота
Растут деревья снов, распуская кроны, как женщины
волосы,
И, шелестя ими,
Соблазняют идущие мимо волею ветра,
Мужчин-облака.
И огромные лягушки с длинными ресницами
Восседают, словно петербургские львы,
На кувшинках,
Неподвижные и величавые, будто из зеленого мрамора.
Роженица будет лежать,
Будет глядеть вверх, и взгляд ее будет
Подниматься вместе с болотными испарениями
и подобно им.
Туда, в горние дали,
Где живут трудолюбивые ангелы-китайцы.
И болото рассосет ее, как мы рассасываем леденец.
И болото это будет память твоя.
оставшееся тебе Время
просто смотреть как вспыхивают
вены –
лиловые молнии на белом небе
младенческой кожи.
Как поднимаются Уран и Марс
Нежными сосками на розовом небосклоне.
Как появляется первая роса
На лепестках темных губ.
А если не уснешь,
быть может,
увидишь
Лань первого желания
В зарослях детских ресниц.
И тогда умри от пошлости.
За окном первая учительница висит на фонарном столбе.
Ее мертвые очи, как срубленные стволы деревьев.
Точнее, то, что от них осталось –
Пни с годовыми кольцами и корнями, вросшими
в земляной мозг.
Рядом лежат поваленные стволы.
На сердце у нее сидит дятел, словно гриф.
И ресницы ее шевелятся, подобно ножкам сороконожки.
А я видя ее соскакиваю со стула и пускаюсь в пляс (гопак)
Выкидывая ноги аля Зиг Хайль!
И вдруг поросячий визг боли.
И тогда учительница поднимает свое покойницкое лицо,
точнее даже
Всю голову!!!
У нее должно быть очень сильная мышца шеи –
Да, поднимает, словно рыцарь забрало, и говорит:
Богомолов!
А из меня сочится струйка крови,
Как шерстяная нитка из распускаемого свитера.
Описался от страха.
Так начинается распад.
Случайно, глупо, невпопад.
Вдруг зацепился за крючок
И к смерти испытал толчок.
Богомолов!
И атомы мои, словно вечерняя мошкара, собравшаяся в кучу,