Так говорил Богомолов
Шрифт:
сны – это забой.
шахтерский забой.
каждую ночь ты спускаешься в шахту сновидений, дробишь породы, вылезаешь под утро, грязный, в душ отправляешься, усталый, день кое-как проводишь, чтобы вечером
снова ехать на лифте в скважину, и там в коридорах черных, дробить породы. и так всю жизнь.
я избавляю тебя от снов! – сказал Николай Федорович.
и нажал мне пальцами на глаза мои.
сильно сильно.
и глаза мои стали синими как синяки
и никогда я больше
да и вообще зрение потерял
артанян
а как оно вернулось?
портос
кто?
артанян
зрение?
портос
оно не вернулось.
оно больше не вернулось
артанян
и ты стал слепой?
портос
я стал незрячий. слово незрячий образовано
из двух слов – живучий и не зря! понял?
незрячий – это живучий не зря!
артанян
вот оно что!
портос
а потом Николай Федорович влез в ошейник,
привязал к ошейнику поводок
и дал его мне в руку
и стал моей собакой-поводырем
и привел он меня на вокзал
и сели мы в поезд
пропахший гарью поезд
и поезд этот лязгал и гремел
и показался мне огромным чешуйчатым драконом
поглотившим меня
и понесшим меня в своем чреве куда то
куда летим-то? – спросил я Николай Федоровича
в чудесный город – пролаял он.
город с дворцами
широкими проспектами
и красной крепостью.
но затосковал я по маме
и словно слышал
как зовет она меня как сирена
и понял Николай Федорович мою тоску
и сказал мне Николай Федорович:
забудь о маме
теперь твоя мама – королева Ирина Петровна
теперь ты будешь борцом
борцом за справедливость
за любовь за жизнь
за добро
и служить будешь Ирине Петровне
тебя примут в мушкетеры
и твое сердце станет черствым как печенька
атос
мама была красивая
а папа был необычный
у папы было 17 пальцев
он был мутант…
и гений…
пианист-виртуоз,
а работал простым киномехаником. в клубе.
у нас был клуб сельский в совхозе нашем.
бывший храм. на горе.
мы называли ее храмовой горой.
нашей храмовой горой.
в том клубе кино крутили.
а еще там клавесин стоял заброшенный
и отец на нем играл после сеансов.
так странно было
вечерами
над деревней нашей вдруг разносились звуки клавесина
коровы слегка поднимали головы,
лошади переставали фыркать,
и мама говорила: мой милый мутант опять играет
доницетти…
папа играл чижика-пыжика.
но маме говорил, что это доницетти.
просто он любил маму
и мама любила его
и я любил их обоих.
но обидно мне было за отца.
и однажды я сказал папе: папа, папа почему не поедешь ты в москву
и не победишь всех евреев на конкурсе чайковского?
а папа мне сказал: знаешь сынок
из чего состоит музыка?
– нет
– из семи нот, сынок,
музыка состоит из семи нот
до ре
ми
фа
соль
ля си
а жизнь – она та же музыка
она состоит из семи грехов
семи смертных грехов
и из этих семи смертных грехов
как из семи нот
рождаются великие мелодии.
великие мелодии
и великие жизни…
– почему же твоя жизнь проста как чижик-пыжик? –
спросил я –
ведь ты виртуоз,
ты – гений-мутант?
ты мог бы сыграть такую мелодию жизни…
папа улыбнулся – мягко так улыбнулся…
– моя жизнь состоит из одной ноты – ответил он
из любви к твоей маме…
– разве любовь к маме это грех?
– любовь – это всегда грех.
ибо любовь – это мечта о счастьи.
а человек создан для страдания.
поэтому любовь – это грех это один из смертных грехов, сынок.
это одна из семи нот…
но как же трудно не сфальшивить в этой ноте…
взять ее чисто-чисто…
так он сказал и улетел.
замахал большими своими стрекозиными крыльями.
и улетел.
артанян
он был стрекозой?
атос
он был лопух.
стрекоза и лопух.
артанян
а потом?
атос
однажды ночью я проснулся от громкого хлопка.
был праздник
и соседи запускали в него фейерверки.
но мне отчего-то тоскливо было
я встал, подошел к окну и увидел
что на ночной улице в луже лежит человек
пьянь подумал я… но сердце внезапно пронзила боль
адская боль.
я открыл окно и выпрыгнул и побежал…
там – на асфальте в луже крови лежал…
отец.
он упал с неба и крылья его были пробиты петардами