Так кто же развалил Союз?
Шрифт:
В действительности, однако, никакой корректировки не произошло. Напротив, чтобы погасить волну возмущения событиями в Прибалтике, Горбачев решил ограничить гласность - ту самую гласность, которая стала одним из главных символов перестройки. Анатолий Черняев, 16 января:
«Сегодня последний день сессии Верховного Совета. У Горбачева была последняя возможность «управиться» с Литвой, а значит, и со своим имиджем как лидера перестройки. Он даже поручил утром Примакову набросать текст. Женя с Игнатенко набросали, разумеется, в осуждение
– О.М.)»
Хотя предложение о цензуре и не прошло, - не те уже были времена, - это предложение все же упало на благодатную почву: Верховный Совет постановил показать по телевидению «черносотенную», по словам Черняева, передачу «железного Шурика» – Невзорова о подвигах омоновцев в Вильнюсе и одновременно не показывать другие «зарисовки», сделанные в литовской столице, в том числе иностранные.
Это ли не цензура?
В тот же день, 16 января, Черняев делает еще одну интересную запись: в разговоре со своей дочерью он «вкратце излагает ей свое видение Горбачева: в нем действует уже одна логика - удержаться у власти любой ценой». По словам Черняева, «его новое выступление против Ландсбергиса и по поводу пресс-конференции Ельцина (надо полагать, таллинской или московской, скорее - московской, 14 января.
– О.М) , как и предыдущее в Верховном Совете, - сумбурное, не по делу, мелочное и «личностное», совсем не на уровне момента».
А ведь стремление любой ценой удержаться у власти - это как раз то обвинение, которое Горбачев и его окружение много раз в разговорах между собой, да и не только между собой, предъявляли своему вечному оппоненту Ельцину.
В эти дни, - правда, по другому поводу, не по поводу Литвы, - Горбачев вспомнил и о Политбюро, призвал его держать совет относительно начавшейся войны в Йемене и Ираке, введению американских войск в эти страны.
Анатолий Черняев, 17 января:
«Началась война в Персидском заливе (сухопутный вариант). Я в этом не сомневался. Меня разбудили в 4 утра. Поехал в Кремль. Зашел к Примакову - там Дзасохов и Фалин. Начали сочинять заявление Горбачева.
Часов в 7 в Ореховой комнате М. С. собрал - у меня «челюсть отвисла», когда я вошел, - членов Политбюро, секретарей ЦК... Все возвращается на круги своя, подумал я, это симптом. Был, конечно, и Язов, который, разложив карту на столе, показывал, что и как, по его мнению, будет (кстати, угадал точно).
Знали бы американцы... Ночь. Чрезвычайная ситуация... Собрались дилетанты в вопросе, который предстояло обсуждать…
Вот в какой компании М. С. решал вопрос в связи с событием, последствия которого, с точки зрения перегруппировки всех мировых сил, состояния противоречий и факторов, могут превзойти результаты мировой войны.
Не знаю, соврал Игнатенко или правда - он сидел рядом с одним из секретарей ЦК, - когда по ходу разговора было упомянуто о кораблях, тот наклонился и спросил у него: «А при чем тут суда? Разве там море близко?»
Ну да, как говорила госпожа Простакова из фонвизинского «Недоросля», защищая своего непутевого Митрофанушку: для чего ему «еоргафию» знать – «извозчики-то на что ж»?
Как видим, «недоросли» оставались еще и в «перестроечном» Политбюро.
Весть о том, что к рулю управления государством, его внешней политикой Горбачев снова собирается поставить ветхозаветный советский коммунистический орган - Политбюро (хотя 6-я статья Конституции вроде бы уже почти год как была отменена), без сомнения, не могло не вскипятить Ельцина, не усилить его протестное по отношению к Горбачеву настроение.
17 января Горбачев наконец разъяснил Черняеву - не до конца, наверное, но все же - свою позицию по Литве. Как пишет Черняев, «Я понял: дошло до него о моих разговорах и намерениях».
«Горбачев заговорил вроде сожалея, что все так случилось. Мол, такое противостояние, такой раскол, такая вражда в обществе, стенка на стенку пошли. Я ему говорю: «Ну и пусть дрались бы между собой даже до смерти. Но зачем танки-то? Ведь это гибель для вашего дела. Неужели Литва стоит таких свеч?!» - «Ты не понимаешь, - произнес Горбачев.
– Армия. Не мог я вот так прямо отмежеваться и осудить, после того как они там в Литве столько поиздевались над военными, над их семьями в гарнизонах».
Такое вот объяснение… А мы ведь помним прежнюю догадку Черняева: Горбачев с помощью военных «осуществляет свой план запугивания прибалтов».
Как уже говорилось, 20 января в Москве состоялась массовая манифестация протеста против действий союзных властей в Прибалтике. В сущности - против действий Горбачева, хотя формально он и остался как бы в стороне от них.
«Репутации Горбачева в ночь с 12 на 13 января нанесен непоправимый ущерб, - писала «Независимая газета».
– Когда кровавые эксцессы происходили в прошлом, президент имел более или менее прочное алиби. Событиям в Тбилиси предшествовала зарубежная поездка. Событиям в Баку - погромы. Трагедия в Литве была отрежиссирована в присутствии Горбачева в стране и без какого-то прямого повода. Пожалуй, именно поэтому манифестация москвичей… (20 января. – О.М.) БЫЛА ПЕРВОЙ МАССОВОЙ АНТИГОРБАЧЕВСКОЙ АКЦИЕЙ (выделено мной.
– О.М.) Горбачева любили и ненавидели, восхваляли и критиковали. Но его никогда не боялись. Страх при этом имени пришел к людям впервые».
«Первая массовая антигорбачевская манифестация (она собрала, по разным оценкам от двухсот до пятисот тысяч человек) - так единодушно, почти слово в слово, аттестовали акцию, прошедшую 20 января, разные газеты. «Коммерсант-weekly»:
«Это была первая откровенно антигорбачевская манифестация такой численности, ставшая пиком волны протестов, прокатившихся по всей стране. Запад, заморозив решения о кредитах и финансовой помощи на общую сумму 16 миллиардов долларов, недвусмысленно дал понять, что несколько разочаровался в образе «улыбчивого Горби».