Так кто же развалил Союз?
Шрифт:
Словом, все, что нужно было сказать неделю назад. Тогда, может быть, не было бы ни событий в Риге, ни митингов в Москве, ни проклятий, ни бегства от него интеллигенции, ни беспокойства на Западе с угрозой отказаться нас поддерживать.
Но М. С. в своем репертуаре - всегда опаздывать».
О том, что Горбачев «всегда опаздывает», не однажды говорил и Ельцин.
Итак, 22 января, спустя почти десять дней после трагических событий в Вильнюсе, Горбачев наконец, после упорных напоминаний и призывов своих помощников, решился на «прямой и откровенный» публичный разговор по их поводу. В заявлении, с которым он выступил вечером в этот день в пресс-центре МИДа перед иностранными
Источник «случившейся трагедии», по словам Горбачева, не «какие-то мифические приказы сверху», а «противозаконные акты, попрание самой Конституции, пренебрежение указами президента, грубое нарушение гражданских прав, дискриминация людей иной национальности, безответственное поведение по отношению к армии, военнослужащим и их семьям».
Соответственно, чтобы устранить этот источник, «должны быть отменены антиконституционные законы Верховных Советов и постановления правительств республик…» Но, странным образом - «…прежде всего те, которые нарушают права человека». Причем здесь права человека? Надо полагать, подразумеваются, в первую очередь, декларации о независимости, о выходе из Союза. Как говорится, - тень на плетень.
Следующий пункт - об этих самых «комитетах национального (или общественного) спасения»: «Любые общественные организации, комитеты и фронты, с какими бы программами они им выступали, могут претендовать на приход к власти лишь конституционным путем, без применения насилия. Всякие попытки апеллировать к Вооруженным Силам в политической борьбе недопустимы. Недопустимы никакие самовольные действия со стороны войск».
Стало быть, попытки этих самых «комитетов нацспасения» захватить власть, привлекая на помощь армию, - незаконны. Здесь же и намек, что войска в Прибалтике действовали - самовольно. Хотя, если самовольно, кто-то, наверное, должен быть наказан за самоволие (понятное дело, - не солдаты и не простые офицеры)? Но нет, об этом ни слова. Никто и не был наказан. Мы ведь помним горбачевские слова, сказанные Черняеву: «Не мог же я осудить военных!» Прямо не мог, разве что вот так - вскользь.
Да и не военные были виноваты, чего уж тут? Опять словесные кружева, вокруг да около.
Еще Горбачев представил дело так, будто военных, их семьи в Прибалтике жутко обижали, так что отчасти их действия - как бы ответ на такое «позорное отношение». «В соответствии с существующими на сегодняшний день союзными законами, - говорилось в заявлении, - войска находятся там, где это диктуется требованиями обороны и безопасности страны». Горбачеву будто неведомо, что карательные функции были возложены не на те войска, которые там постоянно дислоцированы в соответствии с «требованиями обороны и безопасности страны», а на специально введенные туда подразделения. К тому же никакой охоты мстить за будто бы «позорное отношение» к себе со стороны местных жителей и властей, как мы видели, ни солдаты, ни офицеры не проявляли. Особую агрессивную прыть тут демонстрировал лишь ОМОН.
Наконец о праве республик выйти из Союза. Есть у каждой из них такое право, установленное Конституцией, подтверждает президент. Но - «мы не можем позволить ни стихии в этом деле, ни произвола - даже со стороны избранных органов». Понятно: «стихийно», «произвольно» покинуть Союз нельзя, - только через преодоление практически непреодолимого законодательного крючкотворства, воздвигнутого Центром на этом пути.
Не мог, конечно, Горбачев обойти и Ельцина: «События в Прибалтике спекулятивно используются как повод для постановки вопроса о расчленении наших Вооруженных Сил, создания армий республик. Такие безответственные заявления чреваты серьезными опасностями, особенно если они исходят от руководства РСФСР. Думаю, каждый разумный человек понимает, чем это могло бы обернуться для нашей страны и всего мира».
Между тем до «расчленении наших Вооруженных Сил, создания армий республик» оставалось не так уж много времени - примерно год.
– О.М) в основном закупались за рубежом… Положение с закупками ресурсов осложняется значительной валютной задолженностью страны инофирмам за поставленное сырье, материалы, продовольственные и промышленные товары в 1990 году… В первом квартале с.г. ожидается массовая остановка цехов, производств и предприятий. Только в легкой промышленности может остановиться почти треть из имеющихся фабрик, без работы окажутся около одного миллиона человек. Обостряется ситуация в связи с возможной остановкой в ближайшее время производства на объединениях ЗИЛ, «Ростсельмаш», Черновицком резино-обувном заводе, Чебоксарских заводах «Контур» и электроламповом, Алтайском тракторном заводе, Восточном горнообогатительном комбинате Днепропетровской области, Московском заводе «Станколит» и многих других предприятиях».
Время от времени в моей журналистской работе встречаются такие трудоемкие, протяженные во времени и обставленные всякими невероятными обстоятельствами интервью (казалось бы, легчайший журналистский жанр!), что о каждом можно было бы написать роман. Где-то в середине февраля 1990-го с просьбой об интервью я обратился к председателю КГБ Крючкову. Получил его согласие. Написал вопросы. Передал их на Лубянку 13 апреля. Принял же он меня… в начале января 1991-го. Между этими февралём и январём чего только не происходило - разговоры, уговоры, переговоры…
Вопросов получилось много, поэтому я написал в «сопроводиловке», что не обязательно отвечать на все - наиболее трудные можно опустить. Однако помощник Крючкова Сергей Дьяков заверил меня, что КГБ не боится трудных вопросов и ответы будут даны по каждому из них. Он объяснил мне, что сначала будет подготовлен предварительный вариант ответов, после чего председатель примет меня для личной беседы. По словам Дьякова, поскольку вопросы разноплановые, они переданы «для предварительной разработки» в различные подразделения Комитета. Что ж, так нередко делается, когда берешь интервью у больших начальников.
Время шло, а конца этой работе не было видно. Не счесть, сколько раз я разговаривал с различными сотрудниками лубянского аппарата (один уходил в отпуск или уезжал в командировку и «контроль» за этим «вопросом» переходил к другому).
Как мне стало известно, первый вариант ответов попал на стол Крючкову в начале мая, но наступил октябрь, а до меня он так и не добрался. Бывали моменты, когда, по словам сотрудников готовый текст вот-вот должен был появиться у меня, но потом по какой-то причине все куда-то проваливалось. «Что мы можем сделать!
– говорили сотрудники.
– Мы свою задачу выполнили, теперь все зависит от председателя». Говорили также, что председатель крайне занят и у него руки не доходят до этого дела.
В большой занятости Крючкова я нисколько не сомневался (а сегодня знаем еще больше: время для КГБ было очень даже нелегкое), вряд ли, однако, это была истинная причина задержки с ответами: за минувшие месяцы Крючков неоднократно отвечал на вопросы других журналистов. По-видимому, дело было в другом: время от времени в том печатном органе, в котором я работал («Литературной газете») появлялись какие-то статьи или заметки, вызывавшие негативную реакцию Крючкова; либо такую же реакцию вызывали мои собственные публикации в том или ином издании, попадавшиеся ему на глаза…