Так навсегда!
Шрифт:
Кроме одной, само собой.
Дублер
Кроме одной… Весна восемьдесят первого года — поздняя. На День Победы еще толком нет листвы, хотя уже наконец-то тепло. И это хорошо. Вернее, плохо, потому что мы с родителями едем гулять в лес. Я ехать не хочу, по программе днем — финал Кубка, и играет «Спартак». Но вроде должны успеть вернуться, и я надеюсь, что прошлогоднее фиаско с «Шахтером» будет «закрыто». Тем более что соперничек не ахти, СКА из Ростова-на-Дону, это не самый сильный коллектив в высшей лиге. Но мы — не успеваем. Электричка как всегда опаздывает. Хорошо хоть на соседней лавке едет мужик с радиоприемником и слушает репортаж. Слышно плохо, приемник то и дело не ловит. Но можно разобрать, что мы атакуем. Атакуем, но
Вот в таком минорном ключе я встретил новую надвигающуюся на меня напасть, имя которой — «лагерь».
Нет, конечно, про лагерь я знал всегда. И что я в него однажды поеду. Художественная литература и кинокартины продюсировали красочный образ счастливого, беззаботного отдыха пионеров: прогулки, игры, купание в реке, сбор грибов и ягод, футбол, конечно… Собственно, я так это и видел: футбольное поле с почему-то высоченной травой, и мы носимся по нему с утра до вечера, с утра и до вечера… Но чем ближе становилось лето, тем сильнее накатывала тревога. А как оно там — на самом-то деле? Без папки-то с мамкой? Почти полтора месяца? Кто, скажем, будет заворачивать меня в полотенце после ванной? Да и как мы будем туда ходить? Маловероятно, что в лагере будут стоять ванны сразу на всех… по очереди залезать, что ли? Пока хватало школьных забот и треволнений, размышлять об этом было особенно некогда — но вот школа подходит к концу, и разнообразные вопросы стальною лапой все сильнее берут за горло.
Покидаемые папка с мамкой, надо заметить, внесли свою изрядную лепту, непрерывно распевая песню со словами «Отдохнешь, наберешься сил, подружишься с ребятами, с вожатыми, будете играть, ходить на линейки, свежий воздух, запишешься в кружок какой захочешь…». В конце концов я и впрямь в это поверил. Ну, почти поверил…
И вот этот торжественный день настал. Был снят с антресолей крокодиловой кожи чемодан, на него наклеена бумажка с моей фамилией, и на вещи нашиты бирки с ней же, и на серванте гордо выставлена чем-то вкусным пахнущая путевка, собран в сумку «гостинчик» в дорогу из расчета, что ехать нам как минимум трое суток, и мне в который раз напоминают о необходимости регулярно чистить зубы и насухо вытирать после мытья ноги… И вот мы уже собираемся во Дворце спорта, строимся под табличкой «Тринадцатый отряд», в воздух взлетает последнее «прости-прощай», мы грузимся в автобус, крепко прижимая к груди «гостинчики», рассаживаемся, чувствительные мамаши смахивают слезы, автобус трогается, и я торжественно вскидываю руки. Так, как это делают футболисты после забитого гола!
Тридцать лет прошло, и все это время мать пеняет мне данным эпизодом. Мол, все дети расстроились, многие даже расплакались, прижимаясь носом к стеклу и размазывая по нему тушь и сопли, — один ты обрадовался, что из родительского гнезда вылетаешь… что мы тебе плохого сделали, сынок?! И все тридцать лет я оправдываюсь, раньше устно, а теперь, наконец-то, и через свободную демократическую прессу и средство массовой информации.
Да не обрадовался я!!! Просто я послушный. Был. Сама же рассказывала, как первый день меня в сад отвели и как я в тихий час лег и уснул. Воспитательница все поражалась потом, мол, уникальный случай в многовековой педагогической практике… обычно же доходит до истерик, отрывания подолов и покушений на собственную и чужую жизни… а тут раз — и под одеяло… Ну мне ведь сказали: «Тихий час, надо спать», — я же не буду спорить, хотя если и хотелось уснуть, то лучше бы сразу вечным сном… Так и здесь. Сказано: «Будет радостно!» — вот я и изобразил радость. Так, как ее всегда показывали кумиры. Вот и все! А так, конечно, на душе скребло и рвалось на части…
Зато с соседом по коленкоровому сиденью, кажется, повезло. Во-первых, он рослый, как и я. А то был эпизод на весенних каникулах, когда бабушка отвела меня в кино на утренний сеанс, и я, коротая время в фойе перед началом,
По возвращении в автобус сфера интересов Андрюши была расширена. Спасенного от расправы «Байкала» мы так и не увидели (по слухам, конфискованное питье медсестра, вступив в преступный и коварный сговор, отдавала вожатым, а те уже тайком от нас выпивали его сами — это тоже поведал мне мой новый друг). Зато у мальчика, сидевшего наискосок от нас, октябренок Кружков отобрал «Буратино», поделив его, правда, по совести: половину выпил сам, а оставшееся вылил мальчику обратно на голову. А чтобы мальчику было чем вытереться, Андрюша вытащил бант из кудрей какой-то очень кстати оказавшейся рядом девочки. А еще одному мальчику Андрюша двинул по уху просто так, минуя, так сказать, прелюдию и предварительные ласки, — в общем, совершил массу хотя и не вполне одобряемых общественной моралью, но весьма пацанских поступков. А когда наш вожатый Витя сделал ему замечание, Андрюша четко доложил, что дедушка его — генерал МВД и что в случае чего — за дальнейшую карьеру Вити в Органах он, Андрюша, не ручается. Поскольку вожатых в наш лагерь с гордым именем «Дзержинец» традиционно набирали из курсантов высшей школы милиции, над посулом питомца Виктор, наморщив лоб, призадумался…
Тут мы наконец-то приехали. В Лагерь. Асфальтовые дорожки с наглядной агитацией по бокам и длинные корпуса вогнали в смертную тоску. В столовой пахло хлоркой и казенной едой, тут же заставив вспомнить самые тягостные минуты детского сада — память «по запахам» вообще самая эмоциональная. «Палаты» с застеленными к нашему приезду кроватями смотрелись более чем сумрачно. Футбольного поля я что-то на горизонте не приметил. Составив чемоданы на веранде, мы направились на обед, а потом по команде выстроились в шеренгу по двое. После чего Зло, как это редко, но все же случается в нашем лучшем из миров, было наказано. Появилась старшая воспитательница и сообщила вожатым следующее:
— Тринадцатый отряд? У нас получился перебор по детям… В двух палатах на двадцать восемь кроватей, ну хорошо, по две еще можно поставить. А ребят тридцать три… Одного надо куда-то как-то пристроить… перевести в другой отряд. Виктор, что вы скажете?
Тут, надо заметить, Виктору много времени на анализ сложившейся ситуации не потребовалось, и он, ласково, можно даже сказать «елейно», улыбнувшись, произнес:
— Слышь, ты, генеральский внучок… иди-ка сюда! — и, уже повернувшись к воспитательнице, добавил: — Вот. Андрей Кружков. Искренне рекомендую!
Воспитательница пошуршала бумагами и просияла:
— Кружков? А, ну так очень хорошо! Он же на год старше, оказывается… а в десятом отряде как раз есть свободные места. Андрюша, выходи из строя — где твой чемодан?
Кружков понуро вышел. Но история не закончилась.
— Да, десятый отряд… — продолжила старшая воспиталка. — Правда, там 71-й год рождения (мы — 73-й. — Прим. авт.), он там самый младший будет… Ребята, никто не хочет составить Андрею компанию в новом отряде?
Тут я не знаю, что на меня нашло. В конце концов, вопрос был поставлен в не самой жесткой формулировке — не «надо позарез, это приказ», а всего лишь «никто не хочет?». Возможно, сказались накачка и некоторый избыток патриотического воспитания на уровне «Сам погибай, а товарища выручай» и «Русские на войне своих не бросают», а также ложно понятое чувство локтя… не я же, в конце концов, заставлял его поливаться «Буратиной»… Но как бы то ни было — нашло, и я совершил, возможно, один из немногих мужественных и ярких поступков в своей жизни. Аналогичные примеры подобрать довольно сложно… еще раз я сам, лично, вызвался исполнить Петру Михайловичу песню, слова которой все вдруг позабыли, а я помнил. Исполнил сам, один, без ансамбля. Ну и еще женился, конечно, это да. Вот, пожалуй, и все, что приходит на ум… В общем, я культурно поднял руку и тихо сказал: