Так они жили
Шрифт:
В котомку положили две рубашки, простое полотенце, кусочек мыла, хлеба и несколько яиц, похищенных Олей у ключницы. Женя настаивала, что надо взять зубную щетку и порошок, но подруга объявила, что этого нельзя, и сломала даже гребенку, чтобы она имела вид старого обломка.
— А то этак сразу догадаются, что ты не мальчишка, а барышня…
В этих приготовлениях прошло все утро. Девочки готовились к побегу, как к веселой игре, и ни разу не задумались насчет ожидавших их трудностей.
Деньги завернули в несколько тряпочек и положили в самый уголок
— Ну, да ничего. Будем больше Христовым именем пробиваться, — прибавила она. — Этак-то вернее, а то еще ограбят, как узнают, что деньги есть.
Решено было выйти из дому, как только наступят сумерки и вся прислуга уйдет ужинать в людскую.
— Ты все делай, как я, — учила Оля Женю, — что я, то и ты. Я ведь все это знаю… Из монастыря сколько раз ездила с казначейшей в город.
Выйти им удалось незаметно, и через несколько минут они очутились на почтовом тракте, ведущем в Москву.
Но проезжих по этому тракту было немного. Только под городом попалась девочкам какая-то тройка, да перегнал обратный ямщик, спавший крепко в широких санях.
Снегу было очень много, и чтобы дать дорогу проезжающим, девочкам пришлось своротить прямо в сугроб по колено в снег.
Женя, приученная теткой еще в Англии много ходить, шла довольно бодро. Но тяжелая и длинная шуба стесняла ее движения, и она скоро стала отставать.
— Ты чего? Аль устала? — спрашивала Оля.
— Нет, — отвечала девочка, не желая сознаваться, что ей тяжело идти в непривычной одежде.
Мороз крепчал. Оля, поеживаясь, заметила:
— И холодно же сегодня… Ишь, как вызвездило; ну да ничего, авось до ночлега не замерзнем.
— А где ночевать будем? — спросила Женя.
— Ночевать? Да вот еще пойдем да и попросимся в какой-нибудь деревне. Тебе не холодно?
— Какое… Жарко, даже вот дышать тяжело.
— А ты помалкивай. Вот в избу придем, так и наговоримся.
Девочки прошли еще с версту, но Жене показалось, что они идут уже бесконечно долго. Она шла все тише и тише.
Оля не раз оглядывалась на свою спутницу, но ничего не говорила. В душе она начала уже потрухивать, дойдет ли ее спутница до монастыря.
— Стой! — вдруг крикнула она, обернувшись. — Подожди, вон обоз идет, свернуть надо. Ты присядь, длинный обоз-то, долго ждать придется. Пока посиди.
Вдоль по дороге, действительно, показалась длинная лента обоза.
В то время железных дорог в России еще было очень мало, и все товары и кладь возили на лошадях. Обозы собирались огромные: больше ста подвод. Такой обоз нагонял и наших путешественниц.
— Раз, два, три… — считала Оля проезжавшие воза, где наверху, под большими тулупами, спали возчики. У десятого воза шел, закутанный в тулуп и с поднятым воротником, высокий крестьянин.
— Дяденька, дяденька! — окликнула его тоненьким голоском Оля.
Мужик остановился. Он с трудом отогнул замерзший воротник, и при свете лунной ночи показалось его все обросшее заиндевелой бородой лицо.
— Чего? Кто это? — послышался хриплый простуженный голос. — Чего тебе?
— Дяденька, я в монастырь, с братцем маленьким… Подвези нас немножко… Христа ради, хоть до ночлега.
— Подвезти? Тпру, окаянная! — окликнул он свою лошадь.
Та остановилась, а за ней понемногу и весь обоз.
— Чего там приключилось?.. Дядя Михей, ты чего встал? — послышались голоса, и к дяде Михею присоединилось еще три-четыре фигуры.
— Да вот, просят подвезти.
Тем временем поднялась со снегу Женя.
— Ого, какие разбойники к нам под дорогу вышли! — заговорил веселый молодой голос одного из мужиков.
— Дяденька, спаси вас Господи… Подвезите нас с братом, я за вас сто поклонов положу, родителей ваших помяну, — бойко затараторила Оля. — Мы ведь маленькие, не тяжелые…
— Ишь, какая богомолица выискалась, а я думал разбойники! — продолжал тот же голос. — Дядя Михей, возьмем их. Надо душу спасти, а она ведь поклоны класть будет…
Мужики засмеялись, и девочек подсадили на один из возов.
— Ну, гляди… Только не замерзните грехом, тогда уж нам за вас отмаливаться придется. Ну что? Ладно уселись?… Трогай, дядя Михей!
И обоз тронулся бесконечной черной нитью среди белых снегов.
Женя чувствовала себя как в раю, когда устроилась на сене, покрывавшем сверху кладь. Оля тоже была очень довольна своей выдумкой, и обе девочки, взволнованные и усталые, крепко заснули, обнявшись, под однообразный скрип полозьев.
— Тпру!.. Стой!.. Сюда вали!.. Сюда! — слышались голоса.
— Эй, вы, богомолы!.. Не замерзли там? Вставайте!..
Воз остановился около широко раскрытых ворот большого постоялого двора, где светился огонек, и мужики устанавливали воза.
— Дяденька, дяденька, много ли времени-то будет? — спрашивала Оля.
Ей очень хотелось узнать, долго ли они проспали и далеко ли отъехали.
— Да уж за полночь, девонька… Ну идите в избу, отогрейтесь мало-мало, за тепло не возьмут.
— Дяденька, а мы далеко от города-то отъехали?…
— Ишь, у тебя барыня-то строгая: много ли отъехали, спрашивает! — засмеялись мужики.
— Значит, отчет подай, скоро ли вез!..
— Да полно вам глумиться-то, — остановил их дедушка Михей. — Почитай верст двадцать пять отъехали, девонька, не меньше.
— Ну-ка идите. Веди братишку-то в избу, вишь, как его шатает!
В большой избе, освещенной лучиной, ярко горевшей в светце [21] , было и душно, и жарко. Жене так хотелось спать, что Оля, поспешно сдернувшая с нее картуз при входе в избу и истово помолившаяся на образа, прямо обратилась к красивой молодой женщине, хлопотавшей у стола, с просьбой показать, где бы им с братишкой лечь спать.
21
Свете́ц — подставка для лучины.