Так оно бывает (Юмористические рассказы и сценки)
Шрифт:
– Что ж я, не вижу, что ли? Он домой ни разу не уходил еще, чтобы с собой чего-нибудь из музея не захватить... "Я, говорит, дома поработаю"... Знаем мы эти "работы"!..
– Но ведь он, наверное, приносит обратно!
– Да что он - дурак - обратно носить? Чтой-то я не слыхала, чтобы кто таскал обратно на работу, что с работы взятое... Так. Теперь пишите: завхоз Кобеляко Афанасий Ларионыч. Ко-бе-ля-ко... Вот уж подходящая кличка для такого пса! Старый человек, ему на пенсию пора, а он обогащается на работе!
– Как "обогащается"?
– Ну, тоже ворует... что вы, не знаете "как"?! Он одной мастики банок восемь за год унесет.
–
– "Какой, какой"!.. Известно какой: которой паркет натирают. Спросите у него мастики, он вам скажет: "Нету, дескать, извели мастику!"... А куда ее извели? Потом, бланки продает. Знаете, которые на отчетность бланки. Он их все - фьюить!
– налево!
– Кому же могут понадобиться бланки отчетности музея?
– Не скажите. Для фальшивых сведений. Очень даже понадобятся. А ему прибыль... Потом, швейцар у нас есть - ну, гардеробщик. Тоже обогащается.
– А этот - как обогащается?
– А чаевые. Думаете, пустяки? Ему кто - двугривенный тык! Кто гривенничек; кто - четвертачок... Шебуршенко ему фамилия. Запишите тоже! А если его попросишь пальто принять или там дверь открыть, он бурчит: "Швейцаров на вас нет!"... Как же - нет, если он сам и есть швейцар?! Вы посмотрите штатное расписание: швейцар Шебуршенко - прямо так и значится... Дальше идем: уборщица тетя Нюша Харина. Грубит тоже почем зря. Ты ей: "Здравствуй, Нюша!" А она: "Ну, здравствуй, склочница!"... Какая я ей склочница?! Или: "Опять наследила ножищами! " У меня, если хотите знать, ноги - тридцать шестой размер... даже - тридцать пять с половиной, а она... Нет, вы про нее тоже запишите! Та-ак... Кого же еще? Ах, вот: эти экскурсоводки. Противные девки, если хотите знать. Сейчас это себе нагородят на башке по вавилонской башне, глазищи намажут, губищи намажут, ногти заляпают - и ну трещать: "Тут вы видите домотканое полотно семнадцатого века, которое ткали дома..." Да нешто без них не видать - что полотно, а что - прялка или там корыто?!
– Позвольте, но это их обязанность: пояснять посетителям...
– И при обязанностях можно себя вести приличнее! А то - юбки у них живота и то не прикрывают, сапожищи - по самые коленки... топ-топ-топ по залам... Глаза бы мои не смотрели!
– Вы знаете, это как-то мало конкретно...
– А может, вам такие вертихвостки нравятся?
– Брызжейкина посмотрела на меня испытующим взглядом. Ее похожие на пуговицы глаза не двигались больше двух минут. Затем она вздохнула и сказала: - А теперь давайте дальше... Кто у нас остался еще? Ах, да - эти, ну, музейные служители. Между прочим, я сама тоже числюсь музейной. Но до меня еще надо обговорить Фисакову Ирину Амосовну: спит на работе. Так вот приладится на своем кресле в уголке и - дрыхнет. Многие посетители даже пугаются, какой она храп выдает... Ей-богу! Хрррр-хрррр-брбрбр... Вы съездите, послушайте.
– Стоит ли ехать из за одного храпа?
– Не-ет, у нас не только храп... у нас чего только нет! Например, в соседнем зале от Фисаковой дежурит Лапченко Вера Герасимовна. Она, знаете, не только не спит, а наоборот: во все свой нос норовит сунуть! Которые до нее не касаются дела, и те обсуждает!
– Получается у вас: кто спит - нехорошо, а кто не спит - тоже нехорошо...
– Не придирайтесь, товарищ! Вы отлично понимаете, что я хочу сказать!.. Теперь: служи-тельницы Бубукина, Ихтышева, Чечевицына - ну, эти, видите ли, не желают поддерживать мое заявление...
– Какое заявление?
– Да о безобразиях же! У нас в музее безобразий - полно, я же вам битый час открываю глаза, а вы не хотите понять!
И тут меня осенило. Я закивал головою и заявил:
– Вполне с вами согласен. Ваш музей лучше всего закрыть! Да-да!
Брызжейкина выпучила глаза. Нижняя челюсть у нее отвалилась.
– Как, то есть, "закрыть"?..
– произнесла она с испугом.
– А я куда же денусь? Мне еще до пенсии знаете сколько лет?..
– А вы перейдете в другую организацию.
– Да что вы!.. Кто же меня возьмет при такой характеристике?!
– А вы думаете, у вас характеристика будет... тово... не слишком хорошая?
– Ужас! Ужас, что они мне понапишут!
– Но согласитесь, если весь коллектив у вас такой нездоровый, какой же смысл оставлять всех на месте? Мы добьемся, чтобы разогнали...
– Кто вам позволит?!
– завизжала вдруг ретивая воительница за правду.
– Да я на вас, вы знаете, чего и куда настрочу... вы у меня... я вас...
Брызжейкина, сгребая свои бумаги, совала их поспешно в сумку. Теперь она просто рычала:
– Придумал тоже! "Закрыть"! Да я тебе так закрою, что ты своих не узна...
Я нашел в себе силы скрыть улыбку и строгим голосом заметил:
– Нет, нет! И не просите! Раз у вас подобрались такие плохие люди, всех уволим и закроем ваш музей обязательно! Материалу у нас достаточно: вы же на всех написали. Значит, теперь это дело повернуть совсем нетрудно!
Брызжейкина завыла и кинулась было на меня. Но потом опомнилась и, отступая к двери, проголосила:
– Забудьте все, что я вам тут наговорила! Забудьте! И что я писала, тоже все позабудьте! Я погорячи... пошутила я! Вот именно: то была веселая шутка... Музей у нас - просто замечатель-ный... А коллектив... Боже мой! Да где вы еще встретите такой прекрасный коллектив? Ну, где??!! Нету такого коллектива во всем мире!
Она исчезла в дверях, а я дал волю смеху.
Но вот что меня тревожит: эта Брызжейкина - дура. И склока у нее пустяковая. А ведь водятся кое-где склочники матерые. Их на такой примитивный способ не купить... А как бы хотелось, чтобы все склочники испугались и раскаялись в этом поганом своем ремесле. Очень хочется!
ЕДИНОМЫШЛЕННИКИ
Крякин, директор довольно значительного завода, занимающего видное место не только в городе, но и в областном и даже республиканском масштабе, сидел за столиком вокзального ресторана и не спеша уничтожал заказанный им антрекот. А за соседним столиком опустился на стул очень бедно одетый гражданин, давно не стриженный и давно не бритый, с тревожным взглядом бегающих глаз. Спросив себе винегрет и порцию вареной вермишели, гражданин принялся осматривать зал, украшенный пальмами в деревянных гробах, поставленных, как говорится, "на попа"; ядовитыми по краскам натюрмортами в рамках с узорным рельефом; стойку с засохшими образцами закусок... По пути от натюрморта к пальме глаз гражданина скользнул и по солидной физиономии товарища Крякина.
– Никак - Крякин?
Поколебавшись немного (стоит ли поддерживать разговор с такой личностью и в таком тоне?), директор ответил:
– Допустим - товарищ Крякин... (Интонацией он подчеркнул, что без добавления слова "товарищ" называть его неучтиво: не такого масштаба он человек, чтобы для кого-то быть просто Крякиным.)
Но гражданин не обратил внимания на эту поправку. Он подался поближе к Крякину и с нескрываемым интересом спросил:
– Выпустили?!
– Что - выпустили?
– величественно уронил Крякин.