Так умирают короли
Шрифт:
— Чушь! — сказал я. — Светлана ничего такого не говорила.
— Не говорила. В материалах дела этого эпизода нет. И если она не подтвердит слова Кожемякина, это будет очко в нашу пользу. Но — только если не подтвердит.
Мартынов очень на это надеялся, как я понял. И я был с ним солидарен.
— Очень сложное дело, — сказал Мартынов. — Все время такое чувство; будто по тонкому льду идешь. Мы вот Алекперова крепко зацепили, он уже было сник, и вдруг пошли звонки всякие… — Он в досаде махнул рукой.
— Большие люди
— Большие— это не то слово, Женя. Очень большие, так будет вернее. Это же телевизионный канал, его такие люди контролируют, о которых вслух можно говорить только хорошее. — Мартынов желчно засмеялся.
— Неужели они вам звонили?
— Не лично, конечно. Другие люди светились. Но откуда ветер дует, можно было понять. И при этом никаких просьб или угроз. Так, разговор ни о чем. Но с явным намеком, что Алекперова мы напрасно зацепили. А у нас против него — ничего. И пришлось оставить его в покое.
— А говорили, что крепко Алекперова зацепили, — уловил я несоответствие.
— Мы-то хорошо зацепили, — согласился Мартынов. — В грязную историю он вляпался, слов нет, но ничего такого, за что можно было бы его упечь в тюрьму. Да, он мухлевал. Да, ему мешал Самсонов, и он за его спиной делал вещи, за которые в приличном обществе бьют по физиономии. Но только и всего. Так что по самсоновскому делу его к ответственности не привлечешь. Но в ходе допроса стали всплывать другие вещи, не менее интересные. Огромные потоки никем не учтенных денег — вот это тема. То, что проходило через Самсонова, — лишь мизерная часть, верхушка айсберга. Алекперов, судя по всему, оперировал гораздо более значительными суммами. Это я и имел в виду, когда сказал о том, что Алекперова мы зацепили.
— Так в чем же дело? — не выдержал я.
— Ты о чем? — осведомился Мартынов.
— Вот и докрутите его до конца! — ответил я, злясь на него за то, что он разыгрывает непонимание, хотя все прекрасно понял.
— Не дадут, Женя.
— Кто?
— Ну, не знаю, — пожал плечами Мартынов. — Те, кто стоит за Алекперовым. Вот твой шеф московский, Бобров, — он ведь должен государственный интерес блюсти, следить за сбором налогов. А к Алекперову у него почему-то никаких претензий нет. К Самсонову вот были, а к Алекперову — ну совершенно никаких! Хотя тут денег значительно больше, чем в истории с Самсоновым. С чего бы это?
— А может, он не знает про Алекперова?
— Так ты ему подскажи, — мягко сказал Мартынов. — И посмотрим, что он тебе на это ответит.
Он посмотрел на меня с почти нескрываемой насмешкой. И я понял, что все — правда. Когда я приду к Боброву и расскажу ему об Алекперове, он выставит меня за дверь, попросив не тревожить его по пустякам.
— Здесь все очень сложно, Женя, — сказал Мартынов. — Ты просто не можешь себе этого представить. Почему события происходят именно так, а не иначе, кто все организовал, кто исполнил — ничего никогда нельзя понять. Даже история с расследованием по делу Самсонова — я говорю не об убийстве, а о сокрытии крупных сумм, о «черной наличке», — кто это все инициировал? Почему именно Самсонов оказался крайним, хотя подобное происходит во всех программах, а таких программ — десятки? Может быть, именно с подачи Алекперова все и началось?
Мартынов тяжело вздохнул,
— Мы не знаем этого. И никогда не узнаем, — закончил он свою мысль.
Наступило тягостное молчание. У меня было такое чувство, будто я заглянул в приоткрытую дверь, куда раньше мне не было доступа, и увиденное оказалось пугающе мрачным.
— Здесь все сложно, — повторил свои недавние слова Мартынов. — И очень грязно. Мы только слегка копнули, и началось — Загорский, Кожемякин. — Он невесело усмехнулся. — Вот подожди, мы еще и до остальных доберемся — и до Демина, и до Светланы этой.
Я нахмурился.
— Ты не хмурься, — сказал Мартынов. — Это я уже к делу перехожу. Докажем ли мы вину Кожемякина — большой вопрос. Поэтому у меня к тебе просьба: ты присмотрись повнимательнее к этим двоим: и к Светлане и к Демину.
— Они уже все знают.
— Что они знают? — не понял мой собеседник.
— Что я не просто так появился в самсоновской группе.
— Ты раскрылся?
— Да.
— Сам?
— И не боишься ответственности? Ты не имел права этого делать.
— А мне плевать.
— Тебя же начальство со света сживет за это.
— Я ухожу из полиции.
Мартынов посмотрел на меня долгим взглядом, будто увидел впервые.
— Не совсем понимаю, — признался он. — Но о причинах догадываюсь. Что ж, дело твое. Любой выбор надо, уважать. Хотя лично мне ты, конечно, очень усложнил жизнь.
— Сочувствую. Но я думал, что дело сделано, и готовился к отъезду.
Он снова посмотрел на меня долгим взглядом:
— Ты действительно по собственной воле решил все рассказать?
— Да.
— И как они к этому отнеслись?
Я неопределенно пожал плечами.
— Понятно, — сказал Мартынов. — Уж лучше бы не говорил, наверное.
— Нет! Только так!
— Я начинаю тебя уважать. Я бы, например, не решился.
— Я не герой, просто надоело притворяться.
— Ну хорошо. Давай вернемся к делу. Как думаешь, чем еще можешь помочь нам?
— Теперь уже ничем. Я уезжаю. У вас и без меня все получится.
Я хотел подсластить пилюлю. В дверь постучали.
— Войдите! — сказал Мартынов.
Это была Светлана. Она поздоровалась с Мартыновым и со мной как ни в чем не бывало, но в ее глазах я увидел молчаливый вопрос.
— Я пойду, пожалуй, — сказал я.
— Ну почему же? Останься, — предложил Мартынов.
Его предложение можно было расценивать как приказ.
— Давненько мы с вами не встречались, — сказал Мартынов Светлане.