Так все и было..., или рассказы бывалого одессита
Шрифт:
— Африка? — негромко спросил он у меня, указывая на Роберто.
— Куба, — так же негромко отозвался я, и с этого момента внимание Вани к Роберто переросло в какое-то немое обожание. Во всяком случае, когда мы нагрузились своей поклажей, чтобы, наконец, идти к автобусу, Ваня взял в одну руку ударную установку, а другой отобрал у Роберто все, что он собирался нести, кроме гитары, с которой тот, как истинный музыкант, предпочел не расставаться.
То, на чем нам предстояло ехать, оказалось не автобусом, а выкрашенным в зеленый цвет полевым вагончиком на колесах, в который был «запряжен» трактор «Белорусь». Подобные вагончики обычно используют под «контору» на стройках или полевых станах. На стройке, где я работал, тоже такой стоял...
— Автобус поломался, — извиняющимся тоном проговорил
В селе нас встретили очень приветливо. Председатель колхоза, отец невесты, прошел вместе с нами в «залу», где должно было состояться гуляние, показал, куда, по его мнению, следует поставить звуковые колонки. В это время в «залу» вошел рыжеватый, лет пятидесяти, худощавый мужичок. Увидев посторонних, он, чеканя шаг, подошел к председателю, вытянулся по-военному и доложил, что секретарь райкома партии и председатель райисполкома довольны представленным отчетом, так как приглашение на свадьбу приняли, обещали быть и даже намекнули насчет охоты...
— Молодец, парторг, пусть приезжают, — отозвался председатель. — И охоту организуем, и повеселим, как положено. Тем более что у нас — музыканты из Одессы. Вот, знакомься...
Парторг позволил каждому из нас пожать ему руку и сообщил, что он — майор в отставке, политработник, служил во внутренних войсках...
Интересно было наблюдать, как, прямо на глазах, только что невыразительное лицо экс-майора стало вдруг озабоченным, как у большинства хронических бездельников, а все пальцы на руках — указательными...
— Значит так! — металлическим голосом изрек парторг. — Играть только отечественную музыку. Идеологически выдержанную. Репертуар представите мне на утверждение. И чтобы, — он уставился пронизывающим взглядом на Роберто, — лицом не в грязь. Ясно? Я лично прослежу...
Господи!.. И здесь нет покоя от идеологических бонз... Как же они мне все надоели...
А дело было в том, что тогда много крови мне лично, да и другим музыкантам тоже, портил Одесский отдел музыкальных ансамблей, с которым приходилось согласовывать репертуар. Среди музыкантов в то время даже ходила присказка «горе от ООМА», перефразировав классика. В то время запрещено было исполнять не только многие произведения зарубежных композиторов или известные во всем мире одесские песни, такие, например, как «Семь сорок...», но и прекрасные музыкальные произведения некоторых отечественных композиторов. В случае нарушения музыкантам грозило увольнение с работы...
Я тогда выступал с оркестром в ресторане «Театральный». Мы знали, что комиссия ООМА ходит по ресторанам и следит за тем, чтобы «тлетворное влияние Запада» не просочилось на танцполы и, упаси Боже, в умы граждан, за чей «облико морале» и идеологическую стойкость они, похоже, несли буквально личную ответственность.. Что было делать? Музыканты в ресторанах платили швейцару, чтобы он предупреждал их о появлении такой комиссии, и играли все, что посетители заказывали.
Однажды, когда мы исполняли «Семь сорок», швейцар дал знать, что пришла комиссия ООМА. Как быть? Прервать песню нельзя - люди танцуют, тем более что за музыку уплачено. Играть тоже нельзя —можем потерять работу... Швейцар входит в наше положение и долго, с пристрастием, «выясняет», что за комиссия пришла, и с какой стати ее нужно пускать в ресторан, если на дверях висит табличка с надписью «Мест нет»... В это время мы плавно переводим заводной еврейский фрелекс в модную тогда «Призрачно все в этом мире бушующем...», которая разрешена к исполнению... Проникшим
В доме председателя нам выделили отдельную комнату где уже стояли четыре раскладушки с постелями. Мы поужинали и решили лечь пораньше, чтобы хорошенько отдохнуть: работа предстояла нешуточная.
Однако уснуть не удавалось. Во дворе, куда выходило окно нашей комнаты, до поздней ночи лязгала у своей будки цепью, лаяла, хрипела и выла огромная, размером с теленка, хозяйская собака. И так она это все вытворяла, что дребезжал хрусталь в стоящей у нас в комнате «горке»...
Я очень люблю животных, особенно собак, но, конечно же, не таких, которые спать не дают... У меня у самого много лет была овчарка. Очень умная и преданная. Я дал ей кличку Туман в память о службе на флоте. У нашего мичмана Ивана Григорьевича Старожилова, человека непростой судьбы, в прошлом подводника-североморца, была привычка подбирать и воспитывать беспризорных и, как правило, беспородных щенят. И каждого из них он называл Туманом, а объяснял это тем, что когда на море опускается туман, и корабли не выходят из гавани, всегда есть время поразмышлять о смысле жизни. И на душе, — говорил он, — становится легче, если рядом есть теплая собачья холка, которую можно погладить...
И даже потом, когда трижды мною проклятая хозяйская собака угомонилась, когда мои товарищи умиротворенно посапывали, я долго еще не мог уснуть. И даже, пожалуй, не из-за собаки, а просто мысли постоянно вращались вокруг Тани и будущего ребенка... Да и усталость сказывалась. Когда устаю, мне всегда трудно уснуть...
У каждого человека есть своя «малая родина», свой родной дом — опора в жизни. Каждый хранит в душе огонек, зажженный родителями и поддерживаемый близкими и друзьями. И куда бы ни заводили нас жизненные пути, мы всегда стремимся возвратиться в места, где жили наши предки, где прошли наше детство, отрочество и юность, где были познаны первые радости и разочарования.
На Одесщине, на прекрасной земле юга Украины, компактно проживают украинцы и русские, болгары и молдаване, гагаузы и греки, евреи, армяне и еще множество народов и народностей... Здесь их «малая родина». Сохраняя присущие им культуру, быт, язык, национальный менталитет, психологию и религиозные обряды, эти народы обогащаются традициями и культурой народов-соседей, образуя постепенно новую общность с единой национальностью - одесситы. Хлебосольна эта земля, и люди, живущие на ней, колоритны... И чем чаще мне приходится бывать в селах Одесщины, тем больше я в этом убеждаюсь...
Село, куда мы в этот раз приехали, было, преимущественно, населено украинцами. И свадьба, естественно, проходила с соблюдением большинства украинских традиций: с расшитыми рушниками, обрядовыми песнями, и, конечно же, танцами в помещении и на улице, да такими, что земля гудела и пыль поднималась столбом...
Кстати, свадьба в селе — совсем не то, что свадьба в городе. Здесь все намного интереснее, естественнее, даже, я бы сказал, душевнее... И нравы, и наряды, и украшения, и стол, и даже желание, чтобы на свадьбе играл «живой» оркестр, а не один только магнитофон, даже самый заграничный... Я, повторюсь, играл на многих сельских свадьбах, и, должен отметить, что ни одна из них полностью не походила на другую, у каждой была своя «изюмин ка». В одном селе невесту «продавали», и «штрафную» наливали совсем не так, как в другом, а в третьем «выкупали» не так, как в четвертом. В одном молодые парни, в основном, отслужившие в армии друзья жениха, положив руки друг другу на плечи, прохаживались по селу этакой своеобразной шеренгой, а в другом, усевшись в круг и лузгая семечки, острили по поводу достоинств жениха и невесты... И даже те свадьбы, которые их устроители пытались сыграть «по-городскому», с фейерверком и колонной из десятка легковых автомобилей, носили настолько своеобразный характер, что, уверен, какой-нибудь этнограф мог бы сделать диссертацию на материале одного только сравнительного анализа этих действ.